— Это судьба, — простонала Женька, но вдруг приободрилась, рявкнула, глядя на меня, но тыча пальцем в Ярцева: — Немедленно гони его в шею, ты что, смерти моей хочешь?
У гостя отпала челюсть, а Женька стремительно скрылась в комнате, так грохнув дверью, что треск пошел по всему дому.
— Извините, — сказала я, разводя руками. — Моя подруга только что пришла от гадалки, и та совершенно определенно сказала, что первый встреченный ею блондин навеки разобьет ей сердце. Вам просто не повезло.
Ярцев попробовал водворить челюсть на место и почти преуспел в этом, а я, ласково улыбаясь, распахнула входную дверь.
— Всего доброго.
— Всего… — ошалело ответил он и скрылся с глаз, потому что я хлопнула дверью. Если честно, Женькино поведение показалось мне исключительно разумным: во-первых, мента следовало проучить за вредность и занудство, во-вторых, подружка сильно опасалась за свою жизнь, а в-третьих, мне вовсе не хотелось за Ярцева замуж. Я прислушалась, ожидая, не позвонит ли он еще раз или как-то иначе себя проявит, и вскоре смогла различить шаги: весьма поспешные, надо сказать. Довольная, я заглянула в комнату: Женька сидела на диване и хмуро пялилась в одну точку.
— Он ушел, — сообщила я, хотя Женька, безусловно, сама догадалась об этом.
— Чертовщина какая-то, — покачала она головой. — Смотри, что делается.
— Он явился что-нибудь вынюхать…
— Нет, Анфиса. Не зря у меня сердце ноет, все ох как непросто. Я вот сижу и думаю: Козырев, возможно, темнит, но в этой дурацкой истории он точно не главное действующее лицо.
— А кто главное?
— Понятия не имею. Но этот человек рядом и вроде как дергает за ниточки.
— То есть ты предлагаешь вернуться к первоначальной идее: кто-то весьма успешно играет с нами в детектив?
— Вполне вероятно.
— Тогда искать надо среди психов, — убежденно заявила я.
Один из них встретился мне буквально через час. Я пошла за хлебом в магазин напротив и возле киоска нос к носу столкнулась с мужчиной.
— Анфиса Львовна, — невероятно обрадовался он, при этом мое имя произносил как «Афифа Фофна», а я по совершенно беззубой улыбке с легкостью узнала художника Аркадия Валахова, на выставке которого мы пытались подружиться с Аполлонским.
— Здравствуйте, — не выказывая бурной радости, кивнула я. — Как творчество?
— Нормально. Даже лучше. Продал четыре картины. — О содержании его реплик я скорее догадывалась, потому что для передачи информации он употреблял крайне ограниченное количество звуков, причем лидером среди них был звук "ф".
— Слушайте, вы бы зубы вставили, — не удержалась я. — Молодой мужчина все-таки, а говорите, как Баба Яга из мультфильма.
— Я боюсь, — хлопнув ресницами, сказал Валахов и загрустил. Глаза, очень похожие на телячьи, смотрели жалобно, а мне стало стыдно. Я кашлянула и сдуру брякнула:
— Это ж совсем не больно. Вам укол сделают.
— А вы вставляли? — робко спросил он.
— Нет, — испугалась я.
— Поэтому так и говорите. А я вставлял. Лучше б мне ухо отрезали. Как Ван Гогу.
«Не лучше, — подумала я. — Тебе хоть оба уха отрежь, Ван Гогом ты все равно не станешь».
— А кто купил ваши картины? — поспешила я сменить тему.
— Одну Гавриленко. «Натюрморт» помните? — Еще бы не помнить. Внутренности на подносе. Надо бы у Аньки спросить, Гавриленко не из их клиентов? — Две картины купила фирма, как ее… «Светоч», ну и одну Козырев купил, может, слышали о таком?
— Козырев купил у вас картину? — не поверила я.
— Купил, — приосанился Валахов. — «Обнаженную». Вот это да! «Обнаженная», скажу я вам, в своем роде была вещью замечательной. Представьте: женщина стоит спиной к зрителю, сплетенные руки над головой (то-ли связанные, то ли заломленные от невыносимого страдания), по всему телу кровавые гноящиеся рубцы, а возле ног натекшая лужа крови. Причем рубцы выписаны с особой старательностью, а все остальное так паршиво, точно обнаженную женщину рисовал хулиган-второклассник. А теперь скажите: кто ж такое купит? Я с вами полностью согласна: псих.
— И куда он дел картину? — спросила я.
— Не знаю, — пожал плечами Валахов. — Где-нибудь повесил.
— Что ж, поздравляю, — кивнула я и стала прикидывать, как половчее от него отделаться.
— А вы куда собрались? — спросил он.
— За хлебом, — кивнула я в сторону магазина.
— Да? А я ведь к вам иду.
— Зачем? — удивилась я, вышло не очень вежливо.
— Евгения Петровна написала заметку о моей выставке. Я к ней заходил, не застал, а соседка сообщила, что она временно живет у вас, и адрес дала. Вот я и направился к вам, хотел поблагодарить.
Только тут я заметила, что в руках он держит торт и бутылку красного вина, «Киндзмараули», кажется.
— Я знаю, Евгения Петровна любит сладкое, — сообщил он, кивнув на торт, а я решила, что гости нам с Женькой ни к чему, и со всей возможной твердостью ответила:
— Евгения Петровна неважно себя чувствует и сейчас легла отдохнуть. К тому же я затеяла генеральную уборку на кухне. В общем, сегодня не совсем подходящий день.