Капли времени

Я зашла в комнату.

– Всё. – Я опустила голову. Вот сейчас, глядя на маму, мне на самом деле стало стыдно. Ведь я же её так люблю! Как я могла ударить маму из-за какой-то тетрадки? Да и рисовать уже расхотелось совершенно. Настроение испорчено вконец.

– Что ты поняла? – уточнила мама.

– Что маму бить нельзя.

– Молодец. И запомни это на всю жизнь. Ясно? – Я кивнула. – Можешь идти играть. Но никаких тебе тетрадок!

Спали мы почему-то по двое. Олеська с мамой, я с папой. Над нашей с папой кроватью висела самодельная полка на толстых цепочках. В первый же вечер, как только папа её повесил и расставил на ней книги, мама выразила сомнение, что полка не удержится на стене, книги тяжёлые. Папа её заверил, что всё в порядке, полка выдержит. Как только мы легли спать, папа включил ночник, чтобы немного почитать перед сном. И… мама оказалась права: полка рухнула прямо папе на голову! Папа, ругаясь, подскочил на кровати, мама хохотала:

– Я же говорила, что упадёт. Так тебе и надо! Сам вешал – сам получил по голове.

Папа, продолжая ругаться, сгрёб книги с кровати и пробурчал, что завтра он полку перевесит. Перевесил. С того дня полка падала ему на голову чуть ли не через день, и всегда строго перед сном. Ну не желала она висеть над кроватью!

Когда на ночь выключали в комнате свет, я всё равно долго не могла уснуть. Ночь для меня превращалась в наказание. Нет, сначала было хорошо: за окном звенели редкие трамваи, их тени медленно ползли по потолку, где-то внизу маячил голубой холодный фонарь, чуть подсвечивая комнату. Казалось, вот-вот засну. Уже все спят, и родители, и сестра.

Но тут сон внезапно слетал, глаза распахивались и просто не желали закрываться. И ночь длилась бесконечно. И я лежу, лежу, лежу… И ни конца, ни края ночному мраку, кажется, что утро никогда не наступит. И скучно лежать, и ничего с этим не поделаешь. И ворочаться уже надоело. А за окном всё темно, и всё ночь.

***

В три года у меня на шее вспухла противная больнючая шишка. Мама сразу потащила меня в детскую поликлинику. Заподозрили «свинку», паротит, назначили физиолечение – прогревание. Несколько дней мы добросовестно ходили лечиться. А потом мне стало совсем плохо. Шишка стала вдвое больше и болела, не переставая. Я не могла теперь спать совсем. И не давала уснуть и родителям своим постоянным хныканьем. Я плакала и просила, чтобы мама сидела рядом и гладила противную шишку. Казалось, от прикосновения её руки становится хоть немного легче, иногда даже получалось задремать на несколько минут.

В одну из ночей я проснулась от прикосновения другой руки, не маминой. Я испуганно распахнула глаза и увидела в свете ночника сидящего рядом папу. Я начала ныть:

– Позови маму, пусть она погладит.

– Мама устала, ей надо хоть немного поспать. Я пока посижу с тобой вместо неё, – шёпотом успокаивал папа.

– Нееет, – продолжала я хныкать, – у тебя руки грубые, у мамы лучше.

Рука у папы в самом деле была более жёсткая и облегчения не приносила. Но эту ночь я запомнила на всю жизнь. Вспоминала и понимала, чувствовала, что папа тоже меня любит.

Противную шишку через неделю вырезали. Мы с мамой и маленькой Олеськой долго ехали на трамвае. И я, и Олеська беспрестанно ныли. Я от боли, а Олеська за компанию. Врач осторожно осмотрел меня, сказал, что это не паротит и греть нельзя было ни в коем случае. Что это такое – неизвестно, но надо срочно оперировать. Сегодня, сейчас. У меня даже не было сил испугаться, настолько меня измучили боль и температура, и бессонные ночи.

– Когда она ела в последний раз? – спросил врач у мамы.

– Дома перед выходом покормила.

– Зря. Перед наркозом нельзя есть два часа. Так что, идите, погуляйте где-нибудь, а через два часа приходите.

Через два часа мы вернулись. Медсестра меня раздела, завернула в простыню и унесла. Больше я ничего не помнила, а когда очнулась, противной шишки на шее уже не было и было почти не больно.

А в конце лета кончилась моя спокойная жизнь. Даже несмотря на появление сестры, всё-таки мне жилось счастливо. До того времени, пока меня не отдали в детский сад, который находился прямо под окнами нашего дома. Поначалу я не заподозрила ничего плохого. Мне было обещано, что там будет много игрушек и других мальчиков и девочек, с которыми я смогу играть. Я не очень понимала, зачем мне для игр нужен кто-то кроме сестры, но в первый день отправилась в сад довольно спокойно. И когда мама собралась уходить, оставив меня воспитательнице, скандалов и истерик не стала закатывать.

Воспитательница, Надежда Викторовна, показалась мне большущей и строгой тёткой в белом халате. Как показала дальнейшая жизнь, первое впечатление о людях у меня оказывалось верным на сто процентов. Вот с такого сопливого возраста.