– Затем так увлеклись своими раздумьями, что забыли писать. Я потерял к вам интерес. Понимаете, стало не на что смотреть. Кроме того, я обнаружил в двух сиденьях впереди от меня ухо без мочки.
Розмари подскочила и встала над мужем, пока тот извлекал из кармана и начал перелистывать маленькую записную книжку. Да, на страницах в самом деле имелись пометки. Он прочитал, что написал в автобусе: Розмари. Розмари. Розмари. Три раза ее имя и больше ничего.
– Хотел написать тебе письмо, – пробормотал он и поднял голову.
Взгляд жены был загадочным, наверное, печальным. Она покачала головой, медленно вернулась к тахте и села. Лавиния поменяла ноги: та, что была внизу, оказалась наверху.
– Я узнал вас, Мэри Энн, – продолжал художник. – Но сделал вид, что не заметил. Залег на дно. Простите. Не хотел мозолить глаза и выставляться напоказ.
– Я вас тоже заметила, иначе мы бы здесь не оказались. Так что выставите себя с пользой.
– Значит, это вы залегли на дно? – Художник вздохнул. – Корабли в ночи. Пустой я человек. Но мы еще поглядим.
– Зеленый пакет, – напомнила Розмари.
– Сейчас, сейчас. – Глаза живописца блуждали. – Ах да, сердцеобразное лицо. Я вас видел.
– Меня? – переспросила Вирджиния.
– Вы сидели справа впереди?
– Да.
– И оттуда поводили вашими нежными глазками, куда хотели. – Тон живописца сделался озорным.
Лицо Вирджинии стало пунцовым. Ли Коффи навострил уши.
– Я не заметил, подсматривал он за вами или нет. Может быть, в зеркало. – Тео повернулся к шоферу. – Так подглядывали или нет?
– Я? – вспылил Ли. Затем, поостыв, повторил спокойно: – Я?
– Тео, – строго проговорила миссис Ботрайт, – вы опять выставляетесь. Ведете себя как испорченный мальчишка.
– Не будем ее смущать. – Голос Ли Коффи стал холодным. – Вернемся к нашему предмету – яду.
Художник хлопнул в ладоши и раздраженно заметил:
– Не обращайте на меня внимания. Я вижу все, что вокруг меня, и ничего не могу с собой поделать. – Водитель автобуса взял медсестру за руку, но ни один из них этого, кажется, не заметил. Они не смотрели друг на друга. Тео сцепил за спиной ладони, выгнул грудь и покачался с пятки на носок.
– Так вот, там было это ухо…
– Чье ухо? – потребовала Розмари.
– Не могу сказать. Я заметил только ухо. Можно дать объявление. Постойте, Мэри Энн, кажется, сказала, что ваша фамилия Гибсон?
– Да.
– К вам кто-то обращался.
– Ко мне? В самом деле. Кто-то дважды произнес мою фамилию: в первый раз, когда я ждал автобуса, во второй, когда выходил из него. Этот кто-то меня знает. – Гибсон внезапно пришел в волнение.
– Кто, Кеннет? Кто?
Он смущенно покачал головой:
– Не обратил внимания.
– Он был подавлен. – Живописец энергично кивнул. Он стал похож на индюка, его гребень подрагивал. – Подавлен, я сразу понял.
– Вы заметили, кто с ним хотел заговорить? – спросила Розмари.
Тео смутился:
– Будь я проклят, нет. Я воспринимаю мир глазами. Слышал, как его позвали, но у меня не возникла картина, кто это сделал. – Живописец помолчал, все смотрели на него и ждали, что будет дальше. – Мне кажется, я заметил, как кто-то взял пакет.
– Кто?
– Кто?
– Кто?
Компания взорвалась, как попкорн.
– Молодая женщина. Точнее, девушка. Очень привлекательная молодая особа. Я разглядывал ее лицо, но думаю, это она взяла зеленоватый пакет и вышла с ним из автобуса.
– Когда?
– После него. Я к тому времени снова увлекся ухом.
– Кто она?
Художник пожал плечами:
– Я бы узнал ее глазами, а имена и ярлыки для меня ничего не значат.
– Где она сошла?
– Немного после… Впрочем, расстояния для меня тоже ничего не значат.
– Она темненькая? – Пол Таунсенд напрягся.
– Вы хотели спросить… как бы попроще выразиться? Не темный ли у нее цвет волос? Да, темный.
– Джини! – закричал Пол. – Господи боже мой! Это могла быть Джини! Где у вас телефон?
– Телефона здесь нет, – ответила миссис Ботрайт. – Кто такая Джини?
Теперь в центре внимания оказался Пол. Высокий, рассерженный. Сверкающий на всех глазами. Разъяренный лев.
– Пол, почему вы решили, что это Джини? – спросила Розмари.
– Потому что примерно в то время у нее урок музыки. Ее учитель живет на бульваре. Она могла входить в автобус, когда Гибсон выходил. Знает его, поэтому заговорила. И заняла его освободившееся место. О, Джини! – Красивое лицо Пола исказилось.
– Кто такая Джини? – поинтересовался живописец.
– Моя дочь! – завопил Таунсенд. – Моя дочь!
– Но если Джини его видела… – Розмари нахмурилась и задумалась.
– Откуда она могла узнать, где Кен сидел? Что это было его место? Что это он забыл яд. – От волнения Таунсенд начал терять контроль над речью. – Нет! Нет! У Джини есть здравый смысл. Она чертовски разумный ребенок. Вы все это знаете. – Он обвел взглядом окружающих. – Мне надо позвонить домой – не случилось ли что-нибудь с мамой. Господи, нет! Мне надо найти телефон. Так вы говорите, она была хорошенькой?
– Прелестной, – ответил художник, изучая собеседника. – Это не одно и то же.
– Джини прелестна. В этом нет сомнений. Я ухожу. – Пол все больше терял голову. – Мама любит ужинать рано. Джини скоро начнет готовить ей еду. Время к пяти. Мне надо позвонить. Как мне быть, если мама отравится?