Капля яда. Бескрайнее зло. Смерть на склоне

– Вам не приходило в голову, мистер Амато, баллотироваться в президенты США? – спросил Джон. – С вашими исполнительскими способностями и умением оперировать цифрами… – Он покачал головой. – Я бы взялся агитировать за вас.

– Дорогой Амато, – перебила его Элисон, – что значит «Десерт Муна»?

– Праздничный торт, но особенный, – начал объяснять довольный организатор банкетов. – Он будет выполнен в форме яхты Муна «Нарцисса». Спрятанный внутри в специальном контейнере сухой лед имитирует дым из трубы. Миниатюрные мигающие лампочки осветят иллюминаторы. Я бы не побоялся назвать этот торт произведением искусства.

– И как только Великий человек вонзит в него нож, – в голосе Элисон появились благоговейные нотки, – хор Метрополитен-оперы исполнит…

– С днем рождения, – закончил за нее Амато.

К ним плавно и бесшумно приблизился Кардоза и негромко произнес:

– Вас приглашают предстать перед ликом высочайшей персоны, Амато. Вот уж поистине «С днем рождения».

– Что такое? – Организатор банкетов подскочил на стуле.

– Вас заметили и зовут. Прежде чем меню станет предметом гласности, он хочет внести коррективы. И вы, мисс Барнуэл, приглашены составить Великому человеку компанию во время аперитива. Он не желает никакой огласки, пока не одобрит все сам. Allons, mes enfants![8]

– Прошу прощения, Джонни, – промолвила Элисон.

Джон наблюдал, как Элисон и потеющий Амато направляются к столику Муна. Забавное представление с точки зрения любопытной публики. Мун исполнил его с очаровательным изяществом: встал, поднес к губам неохотно поданную Элисон руку, обвел вокруг стола и усадил на поданный Кардозой стул.

Мистеру Амато стула не нашлось, и он остался стоять. Мун не спешил. Он оказался в центре внимания, а Элисон была привлекательной женщиной. Окружающие наслаждались спектаклем: здесь не было постных лиц, как накануне в «Трапеции». Никто не скрывал восхищения Великим человеком.

И Джон воспользовался возможностью оглядеть зал, надеясь заметить того единственного, который следит за ним. Но, насколько он мог оценить, в баре не было никого, кто смотрел бы куда-нибудь еще, а не на Муна.

Прежде чем очередь дошла до издергавшегося Амато, произошло еще событие – в зале появилась Марго Стюарт – бархатный канат перед ней снял помощник Кардозы. Не глядя по сторонам, она направилась прямиком к столику Муна. На ней было приличное черное платье, какое имеется в гардеробе любой деловой женщины. Джон не мог разглядеть ее, но не сомневался, что после вчерашнего она чувствует себя отвратительно.

Марго протянула Муну полоску бумаги. Он посмотрел на помощницу так, словно заболел от одного ее вида. Джон ясно представил, как он с отвращением передернул плечами. Вторжение Марго разрушило атмосферу представления, в котором он исполнял роль стареющего, но галантного Дон-Жуана. Великий человек взглянул на бумагу и, нетерпеливо махнув рукой, снова повернулся к Элисон.

Марго возвращалась иным путем – по проходу, который привел ее к столику Джона. Но посмотрела на него так, словно он был рисунком на стене и она его прежде не видела. «Может, не запомнила со вчерашнего вечера», – подумал Джон. Выпила она в самом деле крепко. Затем, проходя мимо, она его слегка задела.

Марго ушла, но на коленях Джона остался маленький скомканный клочок бумаги. Он бросил взгляд на столик Муна. Ни Великий человек, ни Уиллард Шторм не обратили внимания, каким путем покинула зал Марго. Мун давал указания Кардозе, какие следует подать коктейли, Шторм воспользовался моментом и пытался очаровать Элисон.

Не поднимая с колен, Джон развернул бумажку:

«Мне нужно встретиться с вами. В пентхаус не звоните. М. С.».

Джон бросил взгляд на выход. Марго Стюарт уже исчезла в толпе по другую сторону бархатного каната.

Мун за своим столиком наконец снизошел до того, чтобы заметить присутствие по-прежнему стоявшего рядом Амато. По тому, как он кривил губы, произнося слова, можно было легко догадаться, что устная порка в самом разгаре. Лицо Амато превратилось из свекольно-красного в пепельно-серое. Трясущимися руками он подал Муну и Шторму копии меню. В этот самый момент откуда-то материализовался Пьер Шамбрен, вежливый, обходительный, и встал рядом с организатором банкетов. Почти чувствовалось, что Амато, ища опоры, прислоняется к его прямой фигуре.

Сцена напоминала немое кино без субтитров. Мун сказал Шамбрену что-то резкое. Тот, улыбнувшись, ответил. Мун разразился новой сердитой тирадой. Внезапно он указал на Джона. Элисон и Шторм повернулись посмотреть, а управляющий отелем не проявил ни капли интереса. Когда Мун выдохся, он что-то сказал Амато, затем Элисон. Организатор банкетов бросился буквально наутек от его величества, оставив папку с бумагами на попечение начальника. Элисон поднялась, сказала Великому человеку какую-то любезность и поспешила через зал к Джону. Побелевший от злости Мун что-то выговаривал Шамбрену, а она уже усаживалась рядом с Джоном.

– Святой человек!

Тут же появился Кардоза с двумя мартини, которые они не заказывали.