Капля яда. Бескрайнее зло. Смерть на склоне

Бальный зал, который в субботу станет ареной празднования дня рождения Муна, сегодня был отдан на откуп французскому модельеру, представлявшему вечерние платья на следующий летний сезон. Длинный подиум тянулся от сцены у дальней стены к выходу в вестибюль. От пронзительного белого света софитов, зажженных для фотографов и телевизионщиков, зеленовато-желтые стены казались бесцветными.

По обеим сторонам подиума сидели за столиками люди и начинали писать, как только выходила очередная модель.

– Только профессионалы, – объяснила Элисон, перекрывая голос мужчины с сильным французским акцентом и томными интонациями, который по трансляции рассказывал о каждом новом наряде на сцене. Джон наблюдал, как белолицые модели выходят на подиум и равнодушно, но в то же время вызывающе поглядывают на мужчин. Он вспомнил замечания Гарди. Модели, как постояльцы «Бомонта», выглядели одинаковыми. Разными, но похожими друг на друга.

Зал мало подходил для встречи, на которую рассчитывал Джон. К тому же Элисон в качестве представителя отеля переходила от одного столика к другому. Так что он решил вернуться в вестибюль и там дождаться возвращения Марго Стюарт.

Джерри покачал головой, и Джон уселся в обитое плотной парчой кресло, откуда был виден коридор к выходу на Пятую авеню и другой – на боковую улицу. Каким бы путем ни вернулась Марго Стюарт, он ее заметит.

Джон только наклонил голову над зажигалкой, чтобы закурить, как над плечом раздался незнакомый голос:

– Добрый день, мистер Уилз!

Он поднял голову. Перед ним стоял невысокий смуглый мужчина в черном дорогом костюме, правда, немного тесном и слишком тщательно застегнутом на все пуговицы. На лице его была белозубая улыбка, словно приклеенная к губам, кожа отливала кофейным оттенком. Индиец, предположил Джон. Или из какой-нибудь арабской страны. Его речь была правильной, но с легким акцентом. В руке он держал черную ротанговую трость с массивным серебряным набалдашником.

– Меня зовут Гамаэль, мистер Уилз. Озман Гамаэль. Я гонец.

Джон почувствовал, как учащается пульс. Может, это и есть то самое?

– Я вас слушаю, мистер Гамаэль.

Человек продолжал улыбаться.

– Для чая сейчас рановато, но миссис Хейвен полагает, что после эпизода во время ленча вам не помешает опрокинуть стаканчик чего-нибудь покрепче.

Джон вздохнул. Это та чудаковатая дама.

– Прошу прощения. Поблагодарите от меня миссис Хейвен. Я жду здесь человека.

– Думаю, вы сочтете разговор с миссис Хейвен и со мной полезным, мистер Макайвер.

Джон подскочил, точно его укололи иголкой. Гамаэль обратился к нему по фамилии отца и, хотя говорил без всякого нажима, вполне достиг своей цели.

– Вы знаете, кто я? – Он посмотрел ему в лицо.

– Я знаю, кто вы, мистер Уилз. Буду называть вас так, коль скоро вы предпочитаете эту фамилию. Возможно, даже знаю, почему остановились в «Бомонте». Так мы идем к миссис Хейвен?

Джон колебался.

– Я в самом деле поджидаю здесь человека. Вы не возражаете, если я оставлю здесь сообщение, где меня найти?

Блестящие черные глаза Гамаэля выразили удивление:

– Ради бога, дорогой мой мистер Уилз, оставляйте. За вами присматривают три детектива и достойнейший мистер Додд. Разве я стал бы вас приглашать у всех на виду, если бы мы замыслили против вас что-то недостойное? Видите ли, все мы члены одного клуба: вы, миссис Хейвен.

– Клуба?

– Клуба жертв Обри Муна.

Лицо Джона хмурилось, когда, сказав Джерри Додду, куда идет, он следовал за Гамаэлем к лифтам. Факт, что он сын Уоррена Макайвера, не был ни для кого секретом. Как только Мун сообщил об этом Уилларду Шторму, можно было считать, что он превратился во всеобщее достояние. Но у журналиста не хватило бы времени поделиться своим открытием с Гамаэлем.

Они молча поднялись на лифте на самый верхний этаж. Гамаэль, опираясь на трость, не переставал улыбаться.

Дверной звонок пентхауса Л прозвучал гулко, на низкой ноте, словно миниатюрная копия курантов Биг-Бена. И почти немедленно дверь открыла сама миссис Хейвен. На ней был невообразимый, украшенный кружевами капот, который выглядел так, словно его сшили детям на маскарад.

– Очень любезно с вашей стороны, миссис Хейвен, – начал Джон.

– Заходите, Уилз, – прогудела пожилая дама. – Как я вам сказала в прошлый раз: это мы еще посмотрим.

Джон и Гамаэль последовали за ней. Она не стала их ждать и, распустив паруса, устремилась в глубь апартаментов. Джону не приходилось видеть ничего подобного той комнате, в которой они оказались. Больше всего она напоминала лавку старьевщика. В ней находилось вдвое больше мебели, чем помещение могло вместить, в основном, насколько разбирался Джон, Викторианской эпохи. Окна закрывали тяжелые красные бархатные шторы. Книжные полки забиты томами, стопки книг на полу. Везде разбросаны воскресные газеты за последние полгода. Джону вспомнились братья Кольер, но он заметил, что в жилище миссис Хейвен не было ни пылинки. Видимо, то, что казалось беспорядком ему, чудаковатая дама считала отменным порядком. И если бы ее попросили найти редакционную статью в «Таймс» за прошлый июнь, она немедленно извлекла бы нужный экземпляр.