Честно сказать — завораживало. То ли от басов, то ли от резких высоких подголосков, — но почему-то под песню и шагалось легче, и плечи будто сами расправлялись, и ритмичный хруст снега под сотнями ног давал ощущение чего-то такого… величественного, что ли.
Я, правда, не пел. Вроде бы даже и хотел, но как-то стеснялся, что ли… Было дело, еще в прошлом году на марше ребята предложили мне спеть что-нибудь, ну я и попробовал было исполнить «Марусю» из фильма «Иван Васильевич меняет профессию»:
— Зеленою весной, под старою сосной…
Как у нас говорили — не зашло. И я ведь пел не так чтобы быстро, ритм задал где-то в сто бит вместо традиционных для моего времени маршевых ста двадцати бит. Не учел, что здесь скорость песен — сорок бит, а то и меньше. Кто-то разочарованно зашептал: ну чего ты тараторишь, мол. Куда торопишься? А Ефим так сразу прямо и сказал: ну ничего, мол. Не умеешь — так сразу и скажи, за это не бьют. Слушай лучше, как другие поют, подтягивай вполголоса, авось так и научишься. И еще по плечу снисходительно похлопал — мол, как же тоскливо вы там жили, в том месте, откуда ты родом. Разве ж это жизнь — с такими-то корявыми песенками? В песне ведь главное что? В песне главное не вот это твое «тыр-пыр-пыр», а чтобы душа была. Чтобы вот так — эх! И сразу хорошо!
С тех пор и не пытаюсь.
И вот тоже интересно. А как так вышло, что вся рота слова знает, а я — нет? Этой-то песни я точно не слышал, это какая-то новая. И откуда ее все знают? Кто написал, когда разучить успели?
Впрочем, когда мне было интересоваться свежими песнями? Я же целыми днями вместе с ротой занимался экзерцициями. А там солдаты молчат, лишь барабанщики ритм отбивают, да капрал отсчитывает движения. Делай раз! Делай два!
Да и по вечерам не до песен. При свете масляных светильников проверял и дополнял вещевые табели капральства, все эти ранжирные списки, перекличные списки… Все три ротных ундер-офицера — Фомин, Ефим и Максим Годарев — тоже целыми днями пропадали по хозяйственной части, выцарапывая штатное снаряжение на всю роту. Капитан Нелидов не вылезал из псковских кабаков или блистал на приемах у местных дворян, а поручик Нироннен сутками пропадал в батальонной или полковой канцелярии. От дома секунд-майора Стродса постоянно мотались посыльные то к предводителю дворянства Симанскому, то сразу к домам различных местных дворян и купцов. Договаривались о постое рот, о провианте и куче других мелочей, чтобы избежать накладок с жильем на первой части маршрута, той, которая идет по псковской земле. Опять же, Стродс смог договориться с горожанами и взять взаймы теплую одежду, в которой полк дойдет до Якобштадта, а оттуда старые и нестроевые солдаты, переведенные в третий батальон, по последнему снегу вернут сани с тулупами, шапками и варежками обратно во Псков. Ну и сам третий батальон останется в городе, дожидаться новых рекрутов для обучения.
Псковские пекарни вовсю пекли хлеба и тут же пересушивали их на сухари. Ротные каптенармусы и фурьеры со всеми нестроевыми бегали взмыленные. Готовили запас провианта на всякий случай, затаривались овсом для коней, ремнями, мешками и шанцевым инструментом, полковые артиллеристы и примкнувший к ним Степан день-деньской крутили патроны для мушкетов и перешивали мешки в картузы для пушек. Под Митаву полк должен прийти полностью боеготовым. А рассчитывать на армейские магазины — так себе идея. Говорят, что там, в Лифляндии, цены подскочили чуть ли не втрое, потому закупить все необходимое для летней кампании старались во Пскове.
И маневры, маневры… Каждый дневной час большое поле в псковском Кроме постоянно топтала ногами какая-либо рота.