Капри - остров маленький

Форстетнер стоял, не двигаясь с места. Он дышал немного более порывисто, чем обычно, и немного задыхался.

— У нас был договор, — продолжал он уже более спокойным голосом. — Ты обещал.

— Я не должен был обещать.

— Ага, так ты признаешься!

— Я ни в чем не признаюсь. Но я хочу знать, почему вы поставили такое условие.

Форстетнер, наконец, выпустил рубашку.

Отвернулся и что-то пробормотал.

— Что?

Форстетнер произнес немного громче:

— Я не хочу быть смешным.

Андрасси, удивленный, остановился. В голосе Форстетнера, в выражении его лица было нечто, похожее на страдание, страдание жгучее, постыдное и умоляющее.

— Но Дуглас… — медленно начал Андрасси.

Форстетнер поднял глаза. В них по-прежнему сохранялось что-то вроде мольбы.

— Я не понимаю, как…

В коридоре послышались шаги. Раздался стук в дверь.

— Что там такое? — спросил Форстетнер, сразу же обретая свой обычный сварливый тон.

— Княгиня Сан-Джованни просит вас к телефону, синьор.

— Иду, иду.

Страдание и мольба исчезли. Остался маленький старик с выражением ребяческого удовлетворения на лице.

— Вот видишь, княгиня… — сказал он, обращаясь к Андрасси.

А что, собственно, он должен был видеть? Держа руку на ручке двери, Форстетнер еще раз обернулся. Лицо его опять стало злым, и он проговорил, глядя в землю:

— Наш договор, может быть, и абсурден, но это договор. Ты был волен не соглашаться.

— Я был волен? В концентрационном лагере?

— Ты мне дал обещание. Я требую, чтобы ты выполнял его.

Он открыл дверь.

— Эти маленькие славные дамочки, — пробормотал он. — Эти грязные маленькие славные дамочки. Выставят тебя на смех и все. А заодно и меня тоже.

Ночь.

Их губы, наконец, разъединились.

— Я люблю тебя, — сказала Сандра.

Андрасси наклонился, прижался губами к ее шее. Ее голова была откинута назад, и шея ее была твердой и напряженной. Андрасси слегка прикусил ее. Она издала тихий стон и еще сильнее повернула голову в сторону. Андрасси нежно покусывал ее все дальше и дальше, почти в самый затылок, в то место, где начинаются волосы.

— Как хорошо, — сказала она. — Еще.

Он стал покусывать сильнее. Тело Сандры под его телом напрягалось, напрягалось. Затылок то уходил, то возвращался.

— Сандра.

Они были в темноте, наконец-то, совсем одни, затерянные в ночи. Большие сосны, как зонтики, прикрывали их своей тенью. В двух шагах от них тень кончалась, и начинался лунный свет, белый и пустой. Рядом с ними, словно часовой, застыла агава со своими твердыми саблеобразными листами.

— Любовь моя…

Только голоса нарушали их уединение. Категоричные, более громкие, чем в жизни, голоса. Они доносились из кинотеатра, который находился совсем рядом. Киномеханик, должно быть, открыл свою кабину. Слышны были голоса из фильма, как в зале, даже еще более громкие оттого, что они одни звучали в ночной тишине. А во время пауз слышалось монотонное тарахтение проекционного аппарата. Или другие шумы: мотора, сирены, шорохи, доносившиеся из города, как из какой-то дыры.

— Я тебя люблю.

Они были одни, одни на клочке каменистой почвы. Сандра — на спине, Андрасси — полулежа на ней.

— Еще, — попросила она.

Перед этим, после ужина Форстетнер сел играть в шахматы с Сатриано. И тогда Андрасси вдруг сказал:

— Не знаю, что со мной такое. У меня болит голова.

— Это из-за погоды, — заметила госпожа Сатриано. — Хотите таблетку?

И Форстетнер присоединился к ней:

— Прими таблетку.

— Нет.

Андрасси стоял сзади Сатриано, напротив Форстетнера.

— Нет, — повторил он. — Я лучше пойду пройдусь.

Подавшись грудью вперед, склонившись над шахматами, Форстетнер поднял на него глаза.

— Это глупо, — проворчал он.

— Почему?

Они смотрели друг на друга.

— Почему? — повторил Андрасси с вызовом в голосе.

Выражение лица Форстетнера медленно менялось. В старых морщинистых чертах опять появилось что-то вроде тревоги.

— Лучше прими таблетку.

— Нет. Небольшая прогулка полезней любых таблеток.

Андрасси вышел. Он знал, что в этот вечер Сандра собиралась пойти с подругой в кино.

— Моя любовь.

— Мы будем жить вместе, правда? Всегда?

— Да, — ответил Андрасси.

Громкие голоса из фильма разрезали ночь, как простыню.

Он поджидал ее в нескольких шагах от ее дома.

Рамполло жили рядом с церковью, в одном из сводчатых переулков. Андрасси и раньше, когда Форстетнер посылал его в город, раза два или три, с превеликим удовольствием делал крюк, чтобы пройти мимо ее дома.

— Ты меня увезешь отсюда, а? В другое место, где нам не нужно будет прятаться?

— Да.

В переулке была стена, а в ней всегда открытая дверь, которая вела в тесный дворик… Андрасси замедлил шаг. Он заставлял себя идти медленнее. Если бы он повиновался инстинкту, то он, пожалуй, ускорил бы шаги. Он заглянул во двор. Над тремя горшками с геранью висело белье, маленькие детские вещи, рубашка, розовые трусики, может быть, трусики Сандры.

— Любовь моя…

— Я хотела бы быть с тобой совсем одна.

— Ты и так со мной совсем одна.

— Нет. По-другому.

Он ждал ее. Она вышла со своей подругой. С той же самой. Он направился к ним.

— Мне удалось вырваться.

На ее лице появилась широкая и свободная улыбка, ее ясная улыбка; глаза ее блестели.

— Сходи в кино одна, — попросила она подругу.