Капри - остров маленький

— Четырнадцать миллионов. Неужели он не мог бы дать хоть один миллион своему секретарю?

Подруга рассудительно качает головой.

Тогда Сандра делает вывод:

— Он заслуживает того, чтобы его у него отобрали, этот его портфель.

Проходит старушка, которая живет милостыней.

Мейджори платит за свой оранжад. Три бумажки. Теперь у нее только три банкноты. А тут такая куча денег, такое счастье.

Портфель лежит посредине, на круглом столе! Самый обыкновенный железный стол, какие стоят во всех кафе. Толстый желтый портфель.

На нем — рука леди Амберсфорд. Ее короткая ладонь, словно маленькая пасть. Она никак не может оторваться от портфеля.

И Жако.

И Рамполло.

Тот стоит рядом, взволнованный.

И Андрасси, удаляющийся с безразличным видом.

Леди Амберсфорд возвращается к своему стулу.

Словно торт «Наполеон». Все эти банкноты. Словно торт «Наполеон», состоящий из зеленых и розовых листиков. Словно красивые маленькие кирпичики, гладкие, тяжеленькие, приятно оттягивающие руку.

Андрасси зашел к антиквару.

— В прошлый раз вы сказали мне, что ищете помощника.

У антиквара немного напуганный вид. Он русский, из белогвардейцев. Высокого роста, но застенчивый, с короткими светлыми усами, проседь в волосах. Он похож на графиню фон Ойсрфельд. У них одинаковая сухая, белая кожа, одинаковая голубизна в глазах. Встречаясь, они обмениваются улыбками, пришедшими из другой эпохи, из другой Европы, и, сидя в углу, за чашкой кофе, на немецком языке размеренными и четкими голосами, по сравнению с которыми все остальные голоса кажутся вульгарными или натужными, делятся новостями о своих друзьях, о подругах, разбросанных почти по всему белу свету, содержащих семейные пансионаты или же потихоньку умирающих в комнатах с задернутыми занавесками.

— Я мог бы быть вам полезным. Я разбираюсь в мебели.

— А как посмотрит на это господин Форстетнер?

— Он не станет возражать.

— Но почему вы хотите уйти от него?

— Что за вопрос! Потому что мне необходимо зарабатывать на жизнь.

Мейджори медленно идет по улице. Останавливается перед магазином. Антиквар идет к двери. Но за витриной, с улицы, Мейджори с испуганным видом показывает: нет, нет.

— Допустим. Надо подумать, — говорит антиквар, обращаясь к Андрасси.

Но у него озабоченное, нерешительное лицо. Андрасси возвращается на площадь.

Куда ни глянь — везде Форстетнер. А перед ним — его портфель. Теперь уже закрытый.

А рядом Рамполло — словно часовой.

И одна из тех истощенных женщин, которых нанимают, чтобы они носили корзины с овощами или камнями. Они носят их на голове.

— Да, — говорит Лаура Мисси. — Возможно…

Четрилли нежно гладит ей руку.

И Жако.

Жако недоволен. Мерзавцы. Везде одни мерзавцы.

Я попался на том, что это князь. Но итальянские князья — такое дерьмо, я вам скажу. Нет, Жако недоволен. Ну вот, опять этот венгр, уже возвращается. Я упустил хороший момент. И он по-детски надувает толстые губы. Смелее, еще одно усилие! Жако встает, улыбается покоряющей счастливой улыбкой. Прямо воплощение счастья, этот Жако. Как фавн. Такой любого соблазнит. Он идет вперед, слегка задевая старого Форстетнера, и улыбается ему очаровательной детской улыбкой.

— О! Извините, — говорит он приятным голосом.

Но Форстетнер даже не поднимает глаз. Только отодвигает колено. Мерзавец! Со своим портфелем!

А посреди площади, сидя на стуле, спит, словно малое дитя, безразличная к шуму, леди Амберсфорд. Спит, словно после экстаза сладострастия — на этот раз ей хватило созерцания и прикосновения.