Задумывался ли сам Конрад над тем, что же создает его воображение и насколько все это будет интересно его читателям? Ну, конечно, да: в течение всей своей писательской жизни он то и дело возвращался к размышлениям об этом, словно борясь с сомнениями, иногда закрадывающимися в его душу. «Художник, — рассуждал он, — живет в своем творчестве. Он оказывается основной реальностью в сотворенном им мире, среди вымышленных предметов, событий и людей. Повествуя о них, говорит он всегда о себе».
Знал ли Конрад, что в этих раздумьях перекликается с самим Львом Толстым: «Что бы ни изображал художник: святых, разбойников, лакеев — мы ищем и видим только душу художника»?
Особенно часто Конрад брался размышлять — и в романах, и в отдельных статьях, и в письмах — о «романе приключений». Это вызывалось его стремлением понять природу самого популярного жанра. Понять для того, чтобы не повторять того, что уже было у других, а найти здесь свою стезю.
Теперь уже во всех литературных учебниках отмечается, что конец XIX века ознаменовался, помимо всего прочего, читательским бумом, когда в чтение были вовлечены самые широкие слои населения во всех странах. Причиной тому была наряду с расцветом высокой литературной классики еще и необыкновенно размножившаяся приключенческая романистика, захватившая буквально всех и вся. Все более расширялась функция книги и чтения: от них теперь ждали не только нравственных уроков, но и знаний, а еще больше — развлечения, отдохновения от других занятий. Что давала человеку увлекательная приключенческая книга, хорошо выразил Р. Киплинг, которого и читал и с которым соперничал Конрад:
«К далеким берегам», куда-нибудь в Бразилию рвались мечтательные души уже миллионов читателей Марриэта и Купера, Ферри и Майна Рида, Стивенсона и Конрада. Вот и герой конрадовского романа «Негр с «Нарцисса» старый матрос Сингльтон с почтенной белой бородой, делающей его похожим на ученого патриарха, водрузив на нос очки, склонился над книгой, по складам произнося слова, шевеля губами, надолго погрузился в чтение. «Его огрубелые черты, — пишет Конрад, — принимали, когда он переворачивал страницы, выражение живейшего любопытства». Это был авантюрный роман Эдуарда Бульвера-Литтона «Пелэм, или Приключения джентльмена».
Увлеченно читающий полуграмотный моряк навел автора на размышления о том, что такое приключенческая книга. «Какой смысл открывают даже грубые неискушенные умы в изысканном многословии его (Бульвера-Литтона) страниц? Какое находят возбуждение? Забвение? Успокоение? Загадка! Есть ли это очарование непонятного? Обаяние невозможного? Или, быть может, рассказы его, словно каким-то чудом, открывают перед ними новый ослепительный мир среди царства низости и нечистоты, грязи и голода, горя и разврата, которое со всех сторон подступает к самому краю целомудренного океана, составляя все, что они знают о жизни, единственное, с чем сталкиваются на берегах эти пожизненные пленники моря? Загадка!»
На разгадку этой тайны ушла вся писательская жизнь капитана Конрада.
* * *
Почти тридцать лет длился «береговой» писательский период жизни моряка Конрада. Когда исследователи его творчества подсчитали, то оказалось: он написал более двух тысяч произведений, только часть которых вошла в его тридцать прижизненных книг. По книге в год, не считая многочисленных журнально-газетных публикаций! Действительно, это была жизнь труженика, растратившего весь пыл своей души. «Я устал! О, до чего же я устал!» — вырвалось у него однажды горестное признание. А незадолго до его кончины он воскликнул: «Я выдохся. Совершенно выдохся!»