Капсула для копирайтера

Он продирался сквозь кусты, придерживая ветки и давая дорогу ей. Аэродром занимал площадь приблизительно с квадратный километр. Взлетной полосы не было: логично, зачем она нужна летательным аппаратам? На посветлевшем ночном небе, как свечи в праздничном чертоге, мерцали звезды. Герман шел и шел, спотыкаясь о всю эту цепкость, ползущую с земли, не дающую ему оторваться.

Почему аэродром в таком состоянии? Возможно, это камуфляж… Если так, то искусно замаскированный звездолет может быть где угодно.

– Внимательно смотри по сторонам, – просипел рыцарь. – Тарелка серебристая. Ее должно быть видно сквозь ветки.

Холодный пот струился по нему. Не бойся.

– Вот. – Герман опустился на одно колено. – И все, – договорил он, ложась навзничь, глядя в небо, с которого уже почти полностью сошли звезды.

Оно порозовело с одного краю, посинело – с другого, созревая для хорошего дня.

Пустое зеркало. Ни злое, ни доброе, а просто ясное и широкое, отражавшее всех: тяжелых, удрученных, извивающихся по этой земле.

Неужели он так запутался. В чем ты жил, старший копирайтер Герман Третьяковский? В каких тесных путях от работы до дома, от дома до работы, в каких эпических червоточинах? Ты ведь даже не мог бы сформулировать, с чем боролся, куда пробивался.

Вышло солнце и озарило поблескивающий сонный лес. Неужели все это и была его жизнь – вещи, окружавшие его, презираемые и воспеваемые им, случайно встреченные люди, непонятые, принятые за других, люди близкие и упущенные, так и не дождавшиеся его, тысячи ничем не закончившихся мимолетных влюбленностей и целые забытые эпохи.

Его обманули, но что такое ложь, если она уже стала частью жизни – опутана корнями, диким виноградом, поросла травой, как бетонные плиты. Увлечения, иллюзии, роли – превратившаяся в единственную реальность игра. И страх, оказавшийся просто болезнью, ведь сейчас он отступил перед последним рубежом.

Там, снаружи, было столько радости.

Ангелина сидела рядом, взяв его за руку и щупая пульс.

– Откуда ты знаешь, как это делается? – с улыбкой спросил Герман.

Она расстегнула его куртку.

– Ты красивый, – сказала девочка, проведя рукой по его груди. – Храбрый. Украл меня.

Герман усмехнулся.

– Я сразу заметила, как ты на меня смотрел.

– Как?

Девочка не ответила, только бросила на него чуть обиженный взгляд.

Что с ее лицом? Ангелина успела накраситься: яркие губы, глаза с тенями, бриллиантовые серьги в ушах. Она как на бал собралась.

– Послушай, Катрин, тебе нужно выбираться отсюда.

Девочка кивнула:

– Я уже вызвала «скорую».

– Когда ты успела?

– Ты искал тарелку, а я набрала.

Нет, Герман никуда не уедет.

– Тебе придется выйти на большую дорогу, чтобы их встретить.

Ангелина не отпускала руки умирающего:

– Я не оставлю тебя.

– Это нужно, малышка.

Сжала губы, словно преодолевая внутреннее сопротивление, а когда справилась с ним, произнесла:

– Если ты просишь…

– И вытри все это.

Всхлипнула, схватила свой маленький клатч, достала салфетки для снятия макияжа неизвестной Герману фирмы Korres для жирной и комбинированной кожи.

– Мамины? – с улыбкой спросил Третьяковский.

Ангелина, не отвечая, терла и терла лицо.

– Прости. – Герман поднес к губам ее маленькую кисть с покрашенными золотым лаком ноготками. – Мы обязательно полетим.

Девочки вскочила, сняла серьги, бросив их в сумочку и собираясь уйти, чего бы ей это ни стоило.

– Дитя, можешь ли ты сделать последнее одолжение для рыцаря восьмиконечной звезды?

Заплаканная, с размазанной тушью, она с ненавистью посмотрела на него.

– Это будет сложное задание.

Переборов обиду, кивнула.

– Открой рюкзак, – попросил Герман. – И достань карту-схему чакр…

Ангелина вытащила сверток и развернула его.

– Теперь возьми меч и сделай на теле моем семь крестообразных надрезов. Это единственное, что может мне помочь. Не бойся, я завяжу тебе глаза.

Герман отрезал лоскут от своих слишком практичных штанов с карманами на ляжках.

Сахасрара, аджна, вишудха, анахата, манипура, свадхистана и муладхара – заваленные сором источники энергии. Теперь врата нужно отворить. Когда нечего терять, вера идет до последнего, не знает боли, летит на крыльях отчаяния.

– Нажимай сильней, я ничего не чувствую, – кряхтел Герман.

Маленькая Ангелина с завязанными глазами навалилась на меч, и лезвие глубоко вошло в живот.

– Теперь муладжара, – сказал Герман, спуская штаны и устанавливая клинок в нужной точке. – Нажимай…

Он вскрикнул.

– Нажимай, не останавливайся.

Когда все закончилось, Пророк накинул на окровавленное тело одежду и разрешил Ангелине развязать глаза.

– Ступай, – сказал он, побиваемый крупной дрожью. – Иди к дороге, встреть «скорую», не оборачивайся.

Ангелина отвернулась и пошла, высоко поднимая колени, заторможенно отводя ветви кустов. Когда маленькое белое создание почти поглотил лес, фигурка остановилась.

– Я люблю тебя, – крикнула Ангелина.

– Я тоже тебя люблю, Катрин, – тихо произнес Герман и достал из рюкзака связку шнуров.

Он разложил ведущие концы по размерам.