Капсула [СИ]

Теперь на экране Андрей пытается делать уроки с маленьким сыном Марины, своих детей у них пока нет. Незримая камера перемещается с лица Андрея на лицо мальчишки. Мальчишка напряжен, выглядит затюканным и растерянным, ему до смерти хочется, чтобы занятия с отчимом быстрее кончились, он воспринимает их как пытку. Отчим ему совсем не нравится, им с мамой было вдвоем хорошо, но он терпит, хочет, чтобы мама была довольна. Андрей что-то громко говорит, слов на этот раз не слышно, но видно шевелящиеся губы, руки нетерпеливо постукивают по столу, на лице Андрея смесь эмоций: поддельное ангельское терпение, обреченная покорность обстоятельствам, раздражение, негодование, досада, желчь … видно, что мальчишка его бесит, но он старается это скрыть. Андрей помнил, что тогда много лет назад, он себя за занятия с Марининым сыном уважал, считал, что он молодец, делает, что должно. Полюбить чужого ребенка — об этом и думать нечего, но у него есть чувство долга и ведет он себя как порядочный человек. А мальчишка-то его оказывается сильно недолюбливал, боялся, старался как можно реже бывать дома по выходным, предпочитая оставаться у бабушки с дедушкой, не путаться лишний раз под ногами у маминого мужа. У Андрея был плохой отчим, но он и сам оказался не лучше. Тогда он этого не понимал. Марина украдкой вздыхала, сочувствовала сыну, но ничего Андрею не говорила, слишком боялась его потерять.

А вот кадры из совсем недавнего прошлого … к ним приехал московский приятель, тот самый, с которым они лампочки били. Накрытый стол, бутылка водки, вино … приятель и Марина пьют вино, а он — водку. Бутылка уже почти пуста. Видно, что он сильно навеселе. В столовую все время заходят дети, то им то … то им се … «папа, папа …», зачем они его все время дергают, неужели нельзя хоть на час оставить отца в покое? Какие же дети все-таки докучливые! Может это только у него так? Нет, дети всегда такие, временами он их не может выносить. Вот опять подходит сын с каким-то рисунком в руке, ему пять лет … несносный нытик, гиперактивный шалун, невыносимый … надоедливый … ну что ему опять надо:

— Пошел вон отсюда! Отвали, чтоб духу твоего здесь не было! Иди спать, надоел до смерти, паразит … Марин, забери его, иначе я за себя не отвечаю!

— Иди, иди, Ниленька … дать нам поговорить. — это Марина.

— Это ты его распустила. Никакого сладу. Он, что, не понимает, что нельзя мешать взрослым. Ты уйдешь отсюда сам, или я тебя за шкирку вышвырну!

Андрей слышит свой голос, как он орет на сына. Малыш сжимается, Марина берет его за руку и уводит … Лицо приятеля … на нем растерянность, недоумение, смятение … а еще осуждение. Приятель шокирован его грубостью, которую он считает неадекватной. Неловкое положение, Марине стыдно за эту сцену. Другие кадры … он опять кричит на детей, даже замахивается … Грубость, нетерпимость, вечная раздраженность — вот что Андрей в себе сейчас видит. Лида удивлена, вот он какой этот Андрей, странно. Противоречивая личность: артистичная тонкость, ранимость, чуткость … и вдруг злобная нетерпимость, доходящая до хамства. Что-то тут не так. Ах, вот в чем дело: иудаизм … надежда, что религия научит жить, успокоит, поставит все точки над «i», ответит на все тревожащие вопросы, заставит принять и полюбить простые вещи. Это с одной стороны, но с другой … как же все сложно. Лида понимает это еще до появления новых кадров …

Снова дом Андрея … у него снова гостят приятели из Москвы, сначала один, потом другой … потом подруга … они видят его быт, его самого, жену, детей … Андрей читает их мысли … так он и знал … у людей шок из-за его ортодоксальности … они неприятно удивлены его кипой, черными брюками с жилеткой, вечной белой рубашкой … из-под жилетки торчат кисти из шерстяных нитей. Он носит под одеждой талит. Во время молитвы он прикрепляет к бицепсу левой руки тфилин, рука обмотана узкими черными ремешками, другой тфилин крепится ко лбу. В черных коробочках отрывки из Торы. Никто ничего ему не говорил, молча смотрели … для них это все дикость, абсурд … как он, москвич, совершенно такой же как они сами, бывший советский пионер, мог повестись на мракобесные еврейские штучки? Вот что о нем думают. Он это знает и ему наплевать … э, не совсем так: хочется, чтобы было «наплевать», а на самом деле он сам себя стесняется, понимает брезгливое удивление и недоумение товарищей. Да, если бы только товарищей …