Капсула времени

– Элоиза! Ты же де-воч-ка!

– А ты ма-ма-ма-ма. Занимайся им, занимайся! Учи читать, учи говорить. Просто хоть иногда будь с ним рядом. Ему надо, чтобы ты хоть иногда укладывала его спать. Кто тебе мешает? Или твой очередной красавчег-любовник не хочет иметь умственно отсталых в доме?

Бац, бац! – по моим щекам проносится наманикюренная рука, оставляя красный след. Мамзель в гневе, и ее намертво поставленная лаком «Прелесть» прическа трясется как петушиный гребень. Факен шит, это уже слишком! Скажи мне, Лео, в будущем до сих пор так? Почему взрослые считают, что детей надо бить по лицу? Это какая-то особая форма самовыражения? Садизма? Пощечина – удар прямо в сердце, в еще совсем маленькое и чахлое, как деревце на болоте, самолюбие. Это подло и гадко, потому что детское лицо совершенно беззащитно и открыто миру. Там нет специальной маски или забрала, которые рекомендуется надевать в жарком споре со взрослыми. Там всего лишь твоя наивная рожа, которая не ждет такого подвоха. Ненавижу их всех за это! Когда несколько месяцев назад я увидела, как садиковская «фрекен Бок» отвешивает нашему Ваську оплеуху, у меня просто крышу сорвало, честное слово. Тетка высотой с двухметровую березу била крохотного малыша за то, что он описался. Первая мысль – ударить ее? Бесполезно – разные весовые категории, я бы и до носа ее не допрыгнула. Кричать – тоже не имело особого смысла, эта горилла меня переорет в два горла. Поэтому я плюнула. Подошла поближе, втянула все сопли, что забились в нос с мороза, и харкнула со всей дури ей в рожу. Чуть мозг не вылетел, ей-богу. Но зато тетка обалдела, надо было видеть ее лицо. А малыши обрадовались, что взрослые так себя ведут, и давай радостно плевать друг в друга и в Гориллу. Мамзель, конечно, была в шоке. Она носила Горилле конфеты, вымаливала прощение, говорила, что я трудный подросток, что после смерти отчима со мной никто не справляется. По ее словам, Горилла рыдала у нее на груди как ребенок. Хлюпая гигантским пористым носом, утверждала, что за двадцать пять лет ее педагогической практики такого никогда не было. Никогда ее так не унижали! Мамзель жалела тетку и кормила конфетами «Рафаэлло». Но я не верю в раскаяние горилл, пусть они хоть обрыдаются на ступеньках детсада. Тем более что мамины конфеты не помогли – Васек совсем перестал разговаривать и только тихо скулил, когда я вела его по утрам в группу. Зато Тантрум сразу же почуял власть, оборзел и стал приходить снова и снова. Красный демон больше не подчинялся мне. Когда Васек выполз один раз из комнаты – вся морда в крови – я сказала Мамзели: «Вот полюбуйся, это все из-за тебя. Ты никого не любишь, только своих хахалей». Она закурила прямо на кухне, несмотря на то что ей нельзя курить вообще, астма в запущенном состоянии. А потом вообще зарыдала:

– Я работаю на двух работах, чтобы вас прокормить. Сижу по ночам в ларьке с цветами, а там даже печки нет. Я вся больная. Куда я теперь дену ребенка? В садах мест нет, я за это место отвалила заведующей двадцать тысяч. Что мне теперь делать?

– Давай выкинем уродца на помойку.

Мать потемневшим взглядом смотрела на меня и ненавидела. Проклинала тот день, когда я родилась. Потом снова зашлась в кашле.

– Ладно, успокойся. Я извинюсь перед Гориллой, и все будет ок.

И она поверила. Поверила, что я буду валяться в ногах той злобной твари и просить прощения. А Горилла будет снова и снова избивать малышей, которые только-только пришли из ласковых и теплых объятий мам в этот гнусный мир. Для меня социальная адаптация звучит как концлагерь. Ненавижу школы, детские сады и все такое. И эти бесконечные заборы. За ними бледные маленькие лица, ожидающие мам. Они даже понятия не имеют, что такое время. Даже я до сих пор толком не знаю, что это. Иногда на уроке химии мне кажется, что прошло сто лет, а стрелки показывают только сорок пять минут. А когда я читаю книги по ночам – время пролетает словно одно мгновение. Что уж говорить о малышах. Они плачут, потому что думают, что мама ушла навсегда, а Горилла осталась и тыкает носом в описанную простынку. И будет тыкать вечно.