Капсула времени

Первым моим настоящим супер-пупер другом был Кир, пацан из деревни, где мы жили с бабкой Райкой. Ну, я рассказывала про нее. И про деревню, куда моя Мамзель догадалась притащиться со мной-приплодом, когда ее бросил мой папаша. Я пошла там в первый класс и с ходу получила под дых от рыжего пацана, которого дразнила вместе со всеми. Не знаю, зачем я это сделала. Помню, как Кир вошел в класс, и все вдруг стали кричать – рыжий дебил, рыжий дебил. И я тоже крикнула громче всех – рыжий урод. Больше, кстати, я никогда так не делала, это был хороший урок – не поддаваться общей травле. Оказывается, можно потерять лучшего друга в жизни только из-за того, что не хочешь выделяться из толпы баранов. А я по своему опыту вам стопудово скажу: дети – жестокие карлики, нельзя им доверять. Они любят выбрать одного, самого слабого, и замучить. Я пару раз сама на такое повелась, а потом бросила, потому что, как ни крути, но это не по-пацански, когда все на одного. Я вообще не очень-то люблю детей. Особенно когда их много, так бы и врезала всем. Но в тот момент Кир врезал мне, потому что я стояла рядом и громко вопила – рыжий урод, рыжик – дебил! Удар под дых, и я упала на пол и скрючилась, как дохлый червяк на асфальте. Училка утащила меня полежать в предбанник, чтобы отдышаться. Кира они не поймали, он проскочил у училки между ног и шмыгнул куда-то в коридор. Пацан был мелкий, ростом с четырехлетку, не больше. Мелкий рыжик с кривыми зубами. Но я тоже была не принцесса в момент нашей первой встречи. Надо было видеть меня – рыба, выброшенная на берег, с выпученными глазами и белыми бантами. Рука у Кира всегда была тяжелая, в папашу, видно. Позже он рассказывал, что мать умерла при родах, а папаша грохнул соседа по пьянке, убил кулаком с одного удара. Но не суть. Короче, полежала я так на деревянной лавке минут пятнадцать и решила по-тихому отползать из этого гнусного местечка – ясно уже было, что со школой как-то сразу у меня не заладилось. Думаю, ну, на фиг все, пойду гулять. Домой идти – не вариант, там бабка Райка сидит на печи и только и ждет, когда я без Мамзели припрусь, чтобы зажарить. Про это я несмотря на то, что мне и семи еще не было, хорошо соображала. Решила идти на вокзал и там ждать электричку с Мамзелью (она каждый день в город на работу моталась на поезде). Прохожу, значит, мимо гардероба, а там кто-то скулит. Сентябрь тогда холодный выдался, все завешано, закидано куртками-шапками, не видно ни фига. Я присела и высматриваю, где же лапы того, кто пищит так жалобно. А там, смотрю, рыжая башка на полу трясется. Это Кир лежит под вешалкой и плачет. А я не могу, когда кто-то плачет из малышей. Ну, не могу, и все. Не знаю, в сердце будто заноза ноет, пока они скулят. И эти слезы в круглых их шарах. Короче, тут я всегда даю слабину, что с братом, что с остальными. И помню, встала я тогда на корточки и поползла к рыжему под длинной чередой вешалок. Подгребаю к нему на коленях и говорю – пойдем погуляем. И руку протягиваю. Вдруг услышали, как училка зовет нас по фамилиям, и рванули со всех ног из детского ада. Отбежали метров на сто, и так нам хорошо стало, будто из плена вырвались. Кир взял мою сменку, закинул себе на плечо, и мы пошли шлепать по лужам. Потом это дело нам надоело, и Кир предложил сходить побить стекла в заброшенную деревню. Он там был со старшими пацанами этим летом и, по его словам, круче места не видал.