– Ты стой тут, – прошептал мне Кир, – а я пойду посмотрю в окно. А то, может, лучше нам назад валить к Капсуле, и у огня до утра потусовать. Черт знает, кто тут живет. Может, маньяк какой. Или говорят еще, тут зэки в лесу часто ошиваются.
– Стой! – Я намертво вцепилась ему в рукав. – Я с тобой!
Мне было так страшно, что я начала плакать. Время снова замерло, стрелки стоят, и мы попали в логово к людоеду. Капсула не открылась, и мы не смогли унестись в более удачное время.
– Лиса, заткнись, а то обоим нам трендец! Я зайду в дом, и, если не вернусь, беги обратно по рельсам. Так ты точно попадешь домой. Мы с тобой просто пошли не в ту сторону.
– Не-ет, не-е-е-ет, я с тобой! – Я ревела все громче и громче, пока Кир не толкнул меня локтем так, что я укатилась в кусты смородины. Он сел рядом со мной, обнял и закрыл мне рот ладошкой. Видно было, что в домике нас услыхали. Телик замолчал, а свет в окне стал тусклым. Со скрипом открылась дверь, и на порог вышел дед с длинной седой бородой – точь-в-точь Лев Толстой на стене нашего класса. В руке у него было грозно поднятое ружье. Он осмотрел свои угодья – кругом были одни яблони. Зеленые яблоки валялись везде, и, лежа под кустом, я во рту чувствовала их кислый привкус. И тут я вдруг почувствовала, что сейчас чихну. Вдобавок меня сильно морозило. Наверное, потому, что я здорово промокла сегодня под дождем. Кир круглыми глазами посмотрел на меня, но заткнуть мне нос не успел. «Лев Толстой» подпрыгнул на месте так, что ружье упало на ступеньки и выстрелило. Я упала носом в яблоко, жирный червяк вылез из черной дырки и уставился на меня, мерзко шевеля белесым брюхом под моим левым глазом.
– Дяденька, пожалуйста, не стреляйте! – пропищал Кир. – Мы заблудились, мы уже уходим. Мы ничего тут не трогали, честное слово!
– Господи Иисусе! Дети, вы как тут оказались? Давайте, я помогу. Вставай, деточка, вставай, милая. Пойдем греться скорее. Скорее, скорее! У меня и мед есть, яблочки вкусные. Не бойтесь меня. Люди все уехали отсюда давно – кто за большими деньгами, кто за веселой жизнью. Старики поумирали все. Опустел поселок, я тут один остался, скучаю. А время неспокойное, всякая сволочь по поселку ходит, тащат все, что плохо лежит, – кто себе на дачу окна выламывает, кто металл ищет. А у меня трактор чудом уцелел, так его пару раз уже пытались угнать. Вот я с ружьем и вышел, на всякий пожарный. Ночь ведь на дворе. Кабы я мог только подумать, что тут дети, я бы не стал пугать. Я сам всех боюсь, старый уже стал, еле ползаю. А где ваши родители? Как же так? Вот я идиот старый, напугал детей. Ну, простите меня, дурня старого! Одичал тут совсем, никто ко мне не приходит, уже сам с собой говорить стал от одиночества.
Мы сидели в тесной комнатенке и пили чай с малиновым вареньем. Дед теребил длинную бороду и болтал без умолку. Он был рад непрошеным гостям и не знал, как еще нас уважить. Достал каких-то кукол с чердака, но я сказала, что в куклы не играю с трех лет, после того как бабка наказала меня и оторвала им всем головы.
Домик деда был совсем маленький, но чистый. В стеклянном шкафу стояла хрустальная посуда и черно-белые фотографии. Очевидно, дедуля в молодости и его жена. Оба были на всех фото такие серьезные и грустные, как будто их за что-то ругали.
– Эх, мальцы, что же мне с вами делать? Там в Назии небось вся милиция на ушах стоит. Может, уже и лес прочесывают. А телефона тут нет, даже электричество на бензине. Короче, так, ребятки. Попробую-ка я трактор завести. Давно уже не заводил, но попробую. Я свое хозяйство в порядке держу. Мало ли что, вдруг война.
«Лев Толстой» ушел, покрякивая в бороду, и со двора стало слышно, как запыхтел трактор. Потом снова все стихло.
Кир сидел грустный-прегрустный.
– Ты че?
– Не хочу я домой. Тетка с меня три шкуры спустит, а потом в детдом сдаст. Она давно обещает. Она тут хахаля завела, теперь они вместе бухают. А как напьются – давай меня воспитывать. А сегодня просто убьют за то, что мы свалили со школы и пошли в лес.
– Какого еще хахаля? Кто это?
– Ну, любовник ейный, не знаешь, что ли.
– Дерется?
Кир промолчал, лишь нервно передернул плечами.
– Мне бабка тоже проходу не дает. Чуть что – по уху. Все время жужжит, что я бесово отродье.
– Лис, а давай тут останемся. С дедом. Будем ему по хозяйству помогать.
– А вдруг он маньяк? Убьет нас, зажарит и съест?
– Этот? Убьет? Ты что, дура, что ли? Его же по глазам видно. Добрый, как Дед Мороз. Не то что теткин хахаль.
– Да что ты пристал со своим хахалем! Дай ему в глаз разок, он и отстанет.
– Дашь ему, как же! Смотри! – Кир задрал свитер, под которым блеснула синеватая кожа в пупырышках, и повернулся ко мне спиной.
В этом момент в комнату зашел дед и тоже уставился на спину Кира. Спина была похожа на красную зебру. Кое-где виднелись синие подтеки. Дед аж в лице переменился.
– Сынок, кто это тебя так?
– Никто, – жутко застеснявшись, ответил Кир. – Я с лестницы упал. Никто меня не трогал. Никто. Пожалуйста, не говорите никому, а то меня в детдом отправят!
Дед присел рядом с нами на колени.