И тут, Лео, мы поругались с Киром так, что тетя Яся в ужасе не знала, что с нами делать. Кажется, так сильно мы не ссорились никогда. Лучше бы он вместо этих жестоких слов дал мне под дых, как в первом классе. Мне и то было бы не так больно. Я орала, что он мне не указ и если не хочет помогать, то и не надо. И что я не просила его вмешиваться в нашу жизнь, он сам пристал как банный лист. И что я не хочу его больше видеть. Ну, и прочие гадости, которые люди обычно орут в гневе. А ты же знаешь, Лео, я в гневе совсем становлюсь идиоткой. Меня лучше сильно не заводить. Я видела, как побелели вдруг его губы, но ничего не могла с собой поделать. Мой Тантрум бушевал, и ничто не могло заставить его остановиться. Когда я уже начала громить прихожую тети Яси и опрокинула с грохотом вешалку, брателло вышел в коридор. Он был такой беззащитный и сонный. Потирая глаза кулачками, Васек спросил: «Лиса, что случилось?» От этого щемящего чувства нежности к малышу мой Тантрум сразу сдох, и на его место пришло еще более страшное существо – вселенское одиночество. Не знаю, Лео, знакомо ли оно тебе, но это типа того, когда ты стоишь совсем один на краю маленькой планеты в центре пустой и холодной Галактики и понимаешь, что больше никого там нет, в этих глубинах. Ты – последнее живое существо во Вселенной, и никто тебя не любит. И от этой тоски ты корчишься на ледяной земле в страшных муках.
Я схватила рюкзак и Васька в охапку, и мы выскочили на улицу. Через час мы уже сидели в поезде, который отправлялся до Ростова. На секунду мне показалось, что я вижу Кира, который бежит по перрону и заглядывает во все окна. Не знаю, он это был или нет, но на всякий случай я спряталась за занавеской. Я боялась, что он нас вернет. Кир, мой рыжий Кир! Ты рвал мое сердце на части, но хода назад для меня больше не было. Прости, дружище! Шелковые занавески на окошке отказывались впитывать мои слезы, а я не хотела, чтобы брателло опять расстроился из-за меня. Изо всех сил я вдохнула полные легкие жаркого воздуха вагона и взяла себя в руки. Надо было еще придумать что-то, чтобы нас не высадили по пути. Все-таки мы еще дети и совсем одни. Больше всего я боялась, что Лось все же подал в розыск, и наши с Васьком морды красуются на каждом столбе.
С нами в купе ехала одна тетушка и толстый мужик. Повезло, что тетушка ушла в туалет переодеваться, когда в купе заглянула проводница и спросила:
– Это ваша мама?
«Ага», – кивнула я в ответ и продолжила усиленно листать газету. Газета валялась на полке, и я решила немного потрепать ее для важности. Там писали про войну, которая идет неподалеку отсюда. Я так и не поняла, из-за чего они воюют, но при этом было ясно, что плохо одинаково всем. Немного у меня екнуло под ложечкой, когда я увидела название деревни бабули Тимиридни. Говорилось о том, что там идут бои. Блин, какие бои, когда еще год назад бабуля писала мне и звала к себе в гости! Я всегда знала, что по телику и в прочих СМИ – сплошное вранье.
Женщина, которую мы выдали за маму, прониклась нашей историей. А я с три короба навешала, что мама тяжело заболела, поэтому отправила нас к бабушке одних. Попутчики нас жалели, всю дорогу кормили и играли с Васьком. Все взрослые говорили про войну на Украине, а меня так и подмывало крикнуть – все это вранье, хватит пудрить себе и другим мозги! Хватит смотреть «зомбоящик»! Наша тетя-соседка стала рассказывать о том, как из деревни вывезли всех детей, потому что над ними все время взрываются бомбы. И что она едет туда потому, что у нее остались старые родители, которые отказываются переезжать.
– Говорят мне, мы одну войну пережили, так и вторая нам не страшна. А как же не страшна, если столько народу бомбами поубивало?