Подходя к дому, он разглядел на своем поле чей-то силуэт, это оказался Бомбастый. Нахлобучив шляпу на глаза, засунув руки в карманы, он стоял как вкопанный на том самом месте, где, по его расчетам, должна была приземлиться тарелка, - значит, по-прежнему отыскивает следы и отпечатки, как настоящий доезжачий.
- Эй, Сизисс!
Шерасс оглянулся, пошел навстречу соседу, волоча сабо, так волочит ноги занедуживший осел.
- Неужто ни о чем другом уже думать не можешь?
- Не могу.
- Да ведь ты же совсем извелся.
- Да, извелся. На меня всё Жалиньи как на дурака смотрит.
- Как был ты дураком, таким и остался.
- Может, и был, но теперь-то эти злыдни полное право имеют меня дураком считать.
Ратинье вдруг стало жаль своего дружка...
- Слушай, Сизисс, хочешь я пойду и скажу им, что я тоже видел летающую тарелку? Нас тогда двое дураков будет.
- Хороший ты малый, - вздохнул Шерасс, - не стоит, но все равно славный ты человек.
- Пойдем, раздавим поллитровочку.
- Ладно. Раздавим, а потом я пойду и повешусь.
Глода словно под ложечку ударило. В Бурбонне уже давно сложилась традиция покидать наш мир посредством повешения. Судя по статистическим данным, провинция Бурбонне прочно держала в своих руках первенство в этой области. Здесь вешались из-за сущих пустяков, вешались в амбарах, в фруктовых садах на яблонях или в погребах, короче по всем азимутам. Один шофер даже дошел до такой изощренности, что ухитрился повеситься на руле своего грузовика. Не так давно дядюшка Жан Косто, в просторечии Косточка, - отсюда шли такие клички, как, скажем, Вишня или Персик и другие фруктово-ягодные названия, - повесился у себя на яблоне, которая до сего дня приносила лишь жалкие плоды - попросту дички, набитые зернышками. В этом случае одна деталь заинтересовала весь поселок. Поутру дядюшка Косто сходил в лавочку и купил там семена редиса сорта "сезан". А после полудня удавился, так сказать плюнув на свой редис. Люди решили, что действовал он в порыве внезапного наития и точно так, как говорилось в 1525 году в песне о сеньоре Лапалисса[*], что в восемнадцати километрах отсюда: он был жив еще за четверть часа до того, как выбрал смерть[**]. Так или иначе, в Алье не любят шутить над виселицами и удавками, каковы бы они ни были, и, если Глод сразу встревожился, так были тому достаточно веские причины, особенно если учесть, что он самолично видел, и не раз, вывалившиеся языки удавленников.
------------------------------- [*] А вовсе не Ла Палиса, как сказано в Ларусе. Жак II де Шабан, убитый
в Павии, был сеньором Лапалисса. - Прим. автора.
[**] Солдатская песня, сложенная о прославленном полководце маршале Ла
Палисе (1470-1525), кончается словами: "За четверть часа до смерти
он был еще живой".
- Да не повесишься ты, Сизисс!
- А вот и повешусь! Назло жандармам и конным стражникам. Оставлю записку, напишу, что это, мол, их вина, их ошибка, а они ошибаться ох как не любят. Оплюю их, так сказать, с высоты своей петли, да еще как оплюю! Пускай тогда бригадир Куссине покрутится!
- Но сам-то ты пропадешь ни за грош!
На что Шерасс ответил как само собой разумеющееся:
- Лучше смерть, дружок, чем бесчестье. Об этом написано во всех историях Франции. Если бы ты по истории, как и по всем прочим предметам, единиц не хватал, ты бы это знал, как я знаю, ведь я только хорошие отметки получал. - И жестокосердный добавил: - Кроме меня, один только Луи Катрсу на отлично учился, уже кому-кому, а тебе это забывать негоже.
Тут Глод словно воочию увидел, как списывает у Луи Катрсу, он даже затрясся от запоздалого страха, почувствовав себя последним негодяем, и шумно высморкался. Он жалобно простонал:
- Ты не имеешь права лишать себя жизни, Франсис. Ведь мы с тобой одна семья, соседи, друзья, наконец, и без тебя я совсем один на свете останусь.
Впервые в жизни Глод назвал Сизисса именем, данным ему при крещении, и это было так непривычно, что Бомбастый растрогался.
- Ты только о себе и думаешь! Плевать тебе на то, что я муку мученическую терплю. Одно тебе надо, чтобы при тебе состоял шут, раб твой, чтобы ты мог измываться над его горбом, и все это лишь потому, что я тарелку видел!
- Но я же верю, что ты видел тарелку! Говорю тебе, верю!
- А было время, ты мне не верил.
- А будет время, и тебе расхочется висеть на балке, как окорок какой! Ты только сам подумай! Бомбастый задумался.
- Ладно, там увидим. Только помни, ничего я тебе не обещал. По-моему, ты что-то о пол-литре здесь говорил?
Они пошли к Ратинье, хозяин спустился в погреб и вынес целый литр вина. Глод пил и восторгался.
- Нет, ты только попробуй, свежесть-то какая, льется тебе в глотку, как роса в чашечку тюльпана.
- Верно...
- На кладбище такого, брат, не найдешь! Я как раз с кладбища иду. Так вот мне все время чудилось, будто тамошние старики, все эти Рессо и Ремберы, все Перро и Мутоны в один голос просят: "Глод, пол-литра! Глод, поллитровочку!.." Видать, им чертовски винца не хватает...
- Верно...