Капустный суп

Ратинье добрался до амбара и увидел Бомбастого, распростертого на земле, с удавкой на шее. Обрывок веревки болтался, свисая с балки амбара, к которой его привязал Глод.

- Что с тобой стряслось, Бомбастый? - удивленно спросил он.

Бледный как смерть Сизисс осторожно растирал себе копчик, что не мешало ему, однако, яростно поносить Глода:

- Сам не видишь! Я разбился, веревка не выдержала, хоть ты, негодяй, уверял, что она прочная! Поясница у меня треснула, как стекло. Сейчас умру! Ох, как зад болит! Господи, до чего же болит! И шея тоже! Не могу ни вздохнуть, ни выдохнуть. И в затылке отдает! Я, видно, до смерти убился.

- Да ведь ты сам этого хотел, - безмятежно заметил Глод. Бомбастый продолжал корчиться на соломе.

- Разорви меня бог, как же я страдаю! Да брось ехидничать, дубина! Зови пожарных!

- Это еще зачем, пить, что ли, хочешь?

- Ох какая дьявольская боль! - не переставая выл Шерасс. - Миленький мой Глод, закрой мне глаза. Не дай помереть как турку некрещеному!

- Брось орать, вставай.

- Не могу! - хныкал Сизисс. - Я так расшибся. Внутри все так и колет, словно булавками. Я даже себе горб расплющил, нет у меня теперь горба.

- Не горюй, на месте он, твой горб, так что ничуть тебя не изуродовало. Давай руку, я тебе помогу встать.

- Не дам! Нельзя трогать смертельно раненных!

Презрев сей мудрый совет и стенания "смертельно раненного", Глод подхватил его под мышки и силой поставил на ноги. К великому своему удивлению, Бомбастый не умер на месте, не рассыпался на земляном полу, как карточный домик.

- Вот видишь, - подбадривал его Глод, - вовсе ты не разбился на тысячи кусочков.

Сизисс нехотя признал правоту друга, но стонать не перестал.

- Может, и не разбился на куски, но как же у меня зад болит. Мне его в брюхо вбило!

Подняв глаза, он злобно поглядел на обрывок веревки и прошипел:

- У-у, сволочь! А ведь не рвалась, когда ею снопы вязали. И Глод, тот самый Глод, что чуток подпилил ножом веревку во время своего последнего посещения амбара, заметил:

- Старая она у тебя. Да и гнилая. Надо бы новую купить.

- Покорно благодарю! - завизжал Бомбастый. - Я таких мук натерпелся, словно пулю себе в лоб пустил! Сразу видно, что ты на моем месте не был. Лучше уж я в колодец брошусь, хотя в горизонт грунтовых вод незачем разных бродяг бросать.

С жалобными стенаньями он потирал ушибленные места. И вдруг услышал суровый громовой голос Глода:

- Уж конечно, я на твоем месте не был! Ищи себе другого дурака! Что это тебя вдруг разобрало?

- Поначалу никак я не мог решиться! Ну для храбрости и тяпнул два литра. Тут дело пошло лучше. Я увидел господа бога, славный такой дед, длиннобородый, вот он мне и сказал: "Прииди, мой Франсис! Возносись ко мне сюда, и каждый день ты будешь созерцать летающие тарелки. Прииди ко мне!"

Он попробовал было сделать шаг, другой, все его морщины от боли свело в гримасу, и он крикнул:

- Болван этот твой господь бог!

- С чего это он вдруг мой!

- Ведь он, скотина, швырнул меня, как старый башмак, только мне побольней было, чем башмаку.

Прижав ладони к своей опухшей хвостовой части, Бомбастый с помощью друга заковылял по двору. Глод довел его до скамейки, и Шерасс опустился на нее со всевозможными предосторожностями.

- Ой, ой-ой, Глод! У меня весь зад на куски да на ломти разваливается, поди принеси мне подушку. Усевшись на подушку, он вздохнул:

- А знаешь, как начинает жажда мучить после удавки? Даже легкие жжет. Будто я целую неделю ни капли не выпил... Когда ты на копчик грохнешься, протрезвляет лучше, чем ведро воды, очухиваешься со скоростью двести километров в час. Притащи-ка литровочку.

Глод повиновался, налил два стакана. Они выпили, и краски снова вернулись на физиономию Бомбастого обычным его стародевическим румянцем.

- Полегче стало, - признался Шерасс.

- И подумать только, что ты чуть не погиб! - пробормотал с невозмутимым видом Ратинье. - Разве не жалко было бы?

- Жалко... верно ты говоришь. Обо всем разом не подумаешь...

- А теперь сможешь подумать?

- Ясно! - бодро ответил Бомбастый. - Это в первый и последний раз, что я умираю. Лучше уж быть дурачиной, чем жмуриком!

Он пожал плечами, что болезненно отдалось у него в горбу и ушибленных ребрах.

- В конце концов, это дело моей совести. Тем хуже для тех, кто ничему и никому не верит. С меня достаточно того, что я ее, мою тарелку, видел. Она красивая, Глод. Белая и круглая,что твой коровий сыр или грудь у бабы.

Глод тоже вздохнул и исступленным взглядом уставился на небо, уже густо приперченное звездами.

- Может, еще раз прилетит, Сизисс, - шепнул он.

- Очень было бы удивительно. Если я за свои семьдесят лет ее всего один раз видал, то мне еще ждать и ждать!..

- А я вот не теряю надежды тоже на нее полюбоваться, - сказал Глод, обшаривая глазами небеса, страстно моля Диковину появиться хоть еще разок, ну почему бы и не нынче ночью?..

Полный сознанием своего превосходства, Бомбастый ядовито хихикнул:

- Может, для этого особый дар нужен, как у знахаря. Может, они, тарелки, не всякому показываются. Сами выбирают, с кем дело иметь...