Капут

Де Фокса и я смотрели друг на друга и улыбались, теплая волна обволакивала душу, мы смотрели и улыбались, как если бы неожиданное воспоминание о земле унесло прочь печальное очарование северной ночи. Затерянные в ледяной, заснеженной пустыне, в стране ста тысяч озер, в нежной и суровой Финляндии, где запах моря проникает даже в отдаленные лесные заросли Карелии и Лапландии, где ты узнаешь блеск переливающейся воды в голубых и серых глазах людей и животных (и в неторопливых, как у пловцов, сдержанных жестах людей, шагающих по улицам, освещенным девственным снежным светом, или гуляющих летними ночами по аллеям парка, подняв глаза к голубовато-зеленому, висящему над крышами влажному мерцанию в бесконечном дне без рассвета и заката белого северного лета), – при этом неожиданном воспоминании о земле мы ощутили себя земными жителями до мозга костей и озирались с улыбкой, как избежавшие кораблекрушения.

– Skoll![162] – сказал де Фокса растроганным голосом и поднял бокал, нарушая святую шведскую традицию, оставляющую за хозяином дома право призвать гостей выпить приветственным ритуальным словом.

– Я никогда не говорю «skoll», поднимая бокал, – лукаво сказал Вестманн, как бы извиняясь за досадный промах де Фокса. – Один герой в комедии Артура Рейда «Влюбленные» говорит: «London is full of people who have just come from Sweden, drinking skoll and saying snap at each other»[163]. Я тоже пью под skoll и говорю snap[164].

– Тогда snap, – немного по-детски сказал де Фокса, разгоряченный бургундским.

– Snap! – сказал, улыбаясь Вестманн.

Я по его примеру поднял бокал и сказал:

– Snap!

– Qu’il fait bon appartenir `a un pays neutre, n’est-ce pas? – сказал де Фокса, обернувшись к Вестманну. – Оn peut boire sans ^etre oblig'e de souhaiter ni victoires ni d'efaites. Snap pour la paix de l’Europe[165].

– Skoll! – сказал Вестманн.

– Comment! Vous dites skoll, `a pr'esent?[166] – сказал де Фокса.

– J’aime me tromper, de temps en temps[167], – сказал Вестманн с иронией.

– J’adore le mot snap, – сказал де Фокса, поднимая бокал, – snap pour l’Allemagne, et snap pour l’Angleterre[168].

– Snap pour l’Allemagne, – сказал Вестманн с забавной торжественностью, – et skoll pour l’Angleterre[169].

Я тоже поднял бокал и сказал «snap» за Германию и «skoll» за Англию.

– Ты должен говорить за Германию не «snap», а «skoll», – сказал мне де Фокса, – Германия – союзник Италии.

– Лично я – не союзник Германии. Война, которую ведет Италия, это личная война Муссолини, а я не Муссолини, и ни один итальянец не есть Муссолини. Snap за Муссолини и Гитлера.

– Snap за Муссолини и Гитлера! – повторил де Фокса.

– И snap за Франко, – сказал я.

Де Фокса заколебался, потом сказал:

– Snap и за Франко тоже! – и повернувшись в Вестманну: – Знаете историю про партию в крикет, что разыграл Малапарте в Польше с генерал-губернатором Франком? – и рассказал о моем договоре с Франком и как я спокойно раскрыл ему, что раздал во время приезда Гиммлера в Варшаву письма и деньги, переданные польскими беженцами из Италии родным и близким в Польше.

– И Франк не выдал вас? – спросил Вестманн.

– Нет, не выдал, – ответил я.

– Ваша авантюра с Франком действительно из ряда вон, – сказал Вестманн, – он должен был передать вас гестапо. Приходится признать, что он удивительно повел себя с вами.

– Я был уверен, что он не предаст меня, – сказал я. – То, что могло показаться неосторожностью, было на самом деле мудрой предосторожностью. Дав ему понять, что считаю его джентльменом, я сделал Франка моим сообщником. Хотя позже он расквитался за мою искренность, заставив дорого заплатить за свое вынужденное сообщничество.

Я рассказал, как через несколько недель после моего отъезда из Варшавы он решительно апеллировал к итальянскому правительству, протестуя против нескольких моих статей о Польше, обвиняя меня в том, что я встал на сторону поляков. Он настаивал, чтобы я не только официально опроверг опубликованное, но и направил ему извинительное письмо. Но я был уже в безопасности в Финляндии и, конечно же, ответил ему «snap».

– Si j’avais 'et'e `a ta place, je lui aurais r'epondu merde[170], – сказал де Фокса.

– C’est un mot bien difficile `a prononcer, dans certains cas[171], – заметил, смеясь, Вестманн.

– Vous me croyez donc incаpable de r'epondre `a un Allemand ce que Cambronne, `a Waterloo, a r'epondu `a un Anglais?[172] – сказал де Фокса с достоинством. Повернувшись ко мне, он добавил: – Ты угощаешь меня ужином, если я скажу немцу, что он – дерьмо?

– Ради Бога, Августин, подумай, ты же посол Испании, – ответил я со смехом, – одним этим словом ты втянешь испанский народ в войну с гитлеровской Германией!

– Испанцы бросались в драку и за значительно меньшее. Я скажу «дерьмо» во имя Испании.

– Дождитесь, по крайней мере, пока Гитлер дойдет до Ватерлоо, – сказал Вестманн, – к несчастью, он только у Аустерлица.

– Нет, ждать я не могу, – сказал де Фокса и значительно прибавил: – Хорошо, я буду Камбронном при Аустерлице.