Кара

Наконец Савельев осторожно пробрался под рухнувшее перекрытие, миновал пару завалов и оказался в заброшенном подземном гараже. Давно, еще во времена Первого толчка, трубы здесь лопнули и наполнили ремонтные ямы вкуснейшей прозрачной водой, пить которую можно было без опаски. Чувствуя, как рот наполняется тягучей слюной, Савельев прокрался мимо навек застывших автомобилей, завернул за угол и вдруг замер: в скудных лучах лунного света, пробивавшегося сверху, он различил человеческие силуэты.

Приблизившись, он обнаружил, что это были Неотмеченные печатью мужчина с женщиной, причем абсолютно обнаженной — она только что выкупалась, и тело ее молочно светилось в полумраке. Внезапно дикое, всепоглощающее бешенство овладело Савельевым. Не в силах сдержаться, с перекосившимся от ярости лицом, он выскочил на свет. При виде его в руках пришельцев холодно сверкнули ножи. Однако ни на мгновение не забывая о Губителях, каждый выплеснул свою злобу не в крике, а в действии.

Мужчина резко полоснул Савельева клинком, норовя рассечь лицо, но, отклонившись, тот стремительно дистанцию сократил и двумя жуткими ударами в голову заставил нападавшего неподвижно вытянуться на земле. Произошло это за считанные секунды. Женщина, Потерявшись, застыла, испуганно гладя на своего неподвижного спутника, однако тут же получила удар вполсилы и раскинулась неподалеку от него.

Не обращая больше внимания на поверженных врагов, Савельев удовлетворенно крякнул и кинулся к яме. Пил он долго, до тошноты глотая застоявшуюся, отдававшую ржавым металлом воду, потом собрал трофеи и, приметив, что мужчина еще дышит, добил его. В этот момент женщина пришла в себя. Она была молода, — судя по фигуре, еще не рожала. В полумраке черный треугольник лона выделялся особенно отчетливо на сливочном фоне ее бедер. Почувствовав вдруг томление, Савельев с ходу навалился на упругое женское тело. Очень скоро он иссяк и, ощутив сильный голод, привычно сломал у лежавшей под ним шейные позвонки. Она вытянулась без звука, а Савельев отрезал у женщины левую, самую вкусную, грудь и, присыпав найденной у ее спутника солью, принялся торопливо есть. В глубине души он жалел, что никак нельзя было взять с собой ни еды, ни питья, становившихся вне укрытия смертельной отравой.

А между тем уже близился час собаки — самое пакостное ночное время. Хорошо изучив повадки Отмеченных печатью, Савельев заторопился прочь. Он знал, что скоро они начнут забираться под землю, будут неистовствовать, сокрушая все вокруг, и быть поблизости ему совсем не хотелось.

Он уже прошел второй завал и только выбрался из-под разрушенной кровли, как подул резкий северный ветер, принесший на своих крыльях ядовитый зеленый дождь. Находиться под ним нельзя было ни секунды. Савельев снова забился под бетонные плиты, понимая, что попал в ловушку — скоро должен был опуститься утренний туман. Тем временем дождь перешел в ливень, притом косой, и, попадая на лицо, капли его обжигали кожу, оставляя глубокие, долго не заживающие язвы. Приходилось терпеть это молча, не произнося ни звука.

Наконец туча прошла. Забыв об осторожности, Юрий Павлович стремглав рванул вперед. Он даже не успел заметить, как сбоку появилась огромная огненная фигура, глубоко в спину его вонзились кривые, острые как бритва копи, и земля начала уходить у него из-под ног. Где-то высоко раздался громоподобный смех Губителя. Мгновенно оставшись без одежды, Савельев понял, что сейчас у него будут забирать бессмертную душу. Не сразу конечно — вначале вырвут печень, затем сердце, а потом его, умирающего, Губитель поцелует и, пробив языком нёбо, высосет мозг. Юрий Павлович рванулся изо всех сил, но без толку и почувствовал, как похожие на кинжалы когти начали медленно проникать в его тело, постепенно углубляясь до костей. От адской боли Савельев закричал мучительно, с надрывом, как это делают сильные люди в свой последний час, на сознание его накатилась темнота. Содрогаясь от холодного пота, он проснулся.

Не в силах пошевелиться, Юрий Павлович с минуту лежал на мокрых простынях, потом разомкнул слипшиеся веки и, тяжело дыша, уселся на постели. Катя уже ушла на работу, часы показывали начало первого. Ощущая в желудке тошноту, а в голове тупую, пульсирующую боль, он вдруг почувствовал себя таким несчастным и одиноким, что жизнь показалась ему затянувшимся, отвратительным фарсом. Некоторое время Савельев бесцельно шлепал босыми ногами по паркету, затем, улыбнувшись криво, вытащил из-под ванны купленный по случаю «ПСС», новенький, в смазке, и в лучших традициях сопливого кинематографа принялся писать Кате послание, мол, прости, любимая за все, деньги в таком-то банке, ключи там-то, номер сейфа такой-то, похорони, не жги. Думал, стошнит, но как-то обошлось. Откинувшись на спинку стула, Юрий Павлович принялся не спеша обихаживать ствол: тщательно протер его, снарядил магазин — и, врубившись наконец, что тянет время, пришел в неописуемую ярость: «Давай сдыхай, паскуда, что тебе в этой жизни-то?»