Кара

— Да, господин. — Носитель опахала Тети, сделав вид, что ранее покойного никогда не видел, ловко накинул ему на ногу ременный аркан, приторочил другой его конец к своей колеснице, и, подняв облако пыли, владыка Египта со своим начальником охраны под бешеный стук лошадиных копыт стремительно исчезли вдали.

«…Волхвы, шутить не могите с князьями», — совершенно неожиданно Савельеву на ум пришла строка из наследия Александра Сергеевича, может быть, оттого, что в камуфляжных бакенбардах он сам, говорят, здорово был на классика похож. Юрий Павлович понял, что начинает просыпаться. Последнее, что он увидел в своем сне, была какая-то хищная птица, с громкими криками потащившая отрубленную фараоном руку Гернухора в бездонное голубое небо.

«Совсем, блин, пить разучился, принял чуть-чуть, и вот пожалуйста, всю ночь кошмары». — Был уже полдень, когда Юрий Павлович потянулся так, что вся кровать затрещала, и, с трудом разлепив непривычно склеившиеся ресницы, направился по своим утренним делам в гаванну — совмещенный санузел при апартаментах. Там обнаружились вещи весьма странные: распоротый до кости палец находился в полнейшем порядке, если не считать, конечно, внушительного выпуклого шрама на месте вчерашней кровавой отметины, а вот с зеркалом души, с глазами то есть, у ликвидатора имелась проблема — они были воспалены и гноились, словно ночью кто-то запихал в каждый из них по пригоршне песка.

«Тяжелая у меня работа, молоко за вредность не дают, вот и начинает крыша ехать». — Юрий Павлович заставил себя сделать получасовой разогрев суставов, слегка потянулся и, прилепив фальшивую мохнорылость, отправился в буфет на поздний завтрак.

Весь день незаметно прошел у него в будничных, малозначимых делах: закапывании альбуцида в воспаленные глаза, организации поминального стола и терпеливом выслушивании причитаний тети Паши. А когда все это закончилось и наступила ночь, то опять ему приснилась какая-то галиматья из древнеегипетской жизни: блистающие в солнечных лучах пирамиды, рыжие пески и величественный Нил с дико воющими в прибрежных камышах священными полосатыми котами.

Утром ни свет ни заря гостиничная дежурная подняла его телефонным звонком. Чувствуя, что зверски не выспался, Савельев облачился в черный костюм со снежно-белой рубашкой, повязал «селедкой» траурный галстук и, ощущая полное отсутствие аппетита, двинулся гостиничным коридором к лифту. Было слышно, как наверху кого-то с шумом грузили в него, затем, загудев электромоторами, кабина начала спускаться. Не мешкая, Юрий Павлович придавил сразу же загоревшуюся кнопку вызова.

Дернувшись, лифт встал, и, шагнув сквозь разъехавшиеся двери внутрь, Савельев мгновенно окунулся в густые ароматы только что пользованного женского тела, коньячно-ликерного перегара, смешанного с «Може нуаром» одесского производства, и, не удержавшись, чихнул.

— Не кашляй, папа. — Смазливая жрица любви среднего звена — совпроститутка — пьяно улыбнулась ему. — Ты ведь тоже вниз, папа?

Не дожидаясь ответа, она тут же ткнула ногтем в какую-то кнопку, и, мягко хлопнув резиновыми накладками дверей, лифт начал опускаться. Однако, проехав совсем немного, кабина дернулась, свет в ней погас, и она неподвижно зависла между этажами.

«Этого еще не хватало». — Щелкнув зажигалкой, Юрий Павлович попытался связаться с дежурной, но динамик молчал. На громкие крики, перемежаемые грохотом ударов, тоже никто не отреагировал. Савельев в бешенстве пнул двери так, что весь лифт заходил ходуном. «Ну не ломать же потолок и карабкаться по тросу вверх, с профессорской-то внешностью!»

Минут через сорок плафоны внезапно вспыхнули, и, нажав на кнопку, Юрий Павлович, себе не веря, вдруг почувствовал, как пол начал двигаться вниз. «Хорошенькое начало дня». Наконец-то двери лифта распахнулись, и, даже не взглянув на случайную свою попутчицу, сладко спавшую со спущенными джинсами в луже собственной мочи, он поспешил на улицу, где под нескончаемым осенним дождем мокла его «девяносто девятая».

Приблизившись к ней, Юрий Павлович неожиданно замер, и очень нехорошая ухмылка искривила его лицо — левое переднее колесо было спущено. Тут же успокоив себя — ничего, бывает, — он принялся доставать из багажника баллонник с домкратом, а вот проклятый ключ от секретки отыскался не скоро. Провозившись минут двадцать, Савельев наконец смог выехать с парковки на Московский проспект.

Дождь лил не переставая, и проезжая часть была скользкой даже для переднеприводной «девяносто девятой», однако, памятуя о потерянном времени, ликвидатор держал стрелку спидометра около цифры «сто», когда, немного не доезжая Московских ворот, его остановили затаившиеся с радаром в засаде гаишники. Разошлись, впрочем, полюбовно — пятьдесят, тысяч без занесения в компьютер, — но едва Савельев тронулся с места, как двигатель заглох и, несмотря на все старания, так и не запустился.