Кара

Учеником Савельев был прилежным. Скоро он узнал, как полагалось правильно нюхать воздуха и грамотно делать ножницы, чтобы смехач не трехнулся и не случилось нищака, говоря проще, чтобы кража была удачной. Показал ему Клюв и как работают со щукой, и как приготовляют правильно каню, а уж на практике это все Тиша отработал до совершенства. «Ну прямо пацан золотой», — часто приговаривал старый вор, глядя, как ловко мальчонка принимал лопатник и, если была нужда, спускал верха — клал ворованный кошелек в минуту опасности какому-нибудь фраеру ушастому в карман, чтобы потом спокойно его забрать. Научился верхушник и дурки бить — расстегивать сумки, и сидку держать — красть во время посадки, и начинку расписывать — разрезать одежду при краже. И все было бы хорошо, если б однажды не схватился Клюв за сердце и не рухнул бы прямо на натертые каней руки ученика:

— Умираю на боевом посту, как дезертир пятилетки. — Старый вор криво улыбнулся, глаза его начали закатываться. — Хана мне, кранты. А погоняло возьми себе, Чалый, кучер ты… — сказал так и, пуская носом кровь, перекинулся.

С тех пор прошло пять лет. Наступило лето сорок пятого, цвела сирень, наконец-то начали ходить трамваи, и маршрутник Чалый работал теперь с мышью — перезрелой девицей по кличке Букса. Про себя она пела, что сгубила ее тяга к знаниям. Еще до войны рванула она из своей деревни поступать в техникум, но не прошла по конкурсу, из общежития ее поперли, а возвращаться в родные леса было в лом, вот и пришлось Буксе стать долбежкой — жила в общаге с тем, кто кормил и с койки не гнал. Потом она служила сыроежкой в блудилище — делала миньет по-походному солидным, занятым людям, да, видно, нахавалась гормонов на всю оставшуюся жизнь, поэтому, наверное, и вписалась в блатную тему с легкостью. Была она блондинкой среднего роста, с хорошей фигурой и красивыми ногами, губастенькая, зеленоглазая, правда, носик подкачал — курносый больно. Сам Чалый был уже не давешней обезьяной беспонтовой, а фартовым вихером-чистоделом, расчетливым и осторожным. Прежде чем по музыке идти, он нюхал воздуха, лабал фидуцию — составлял план действий и только потом шел в коренную с мышью на колеса. Не уважал он всякие приспособы, типа щупалец или щуки, и даже дурки расписывал — разрезал сумочки — пиской — остро заточенной монетой. Крепко помнил он петюканье Клюва о том, что шуша — карманная кража в толпе — занятие не для фраеров и лажи не терпит.

Одним июльским деньком Чалый с Буксой проснулись на малине поздно. Над городом уже висело душное летнее марево, и прохожие обливались потом. Предыдущий день парочка опухала и набралась бурым медведем изрядно. А кроме того, Букса всю ночь желала «ездить на мотоцикле» и спать Чалому не давала. Откровенно говоря, хоть и долбилась она в своей жизни достаточно, но раскачать ее по-настоящему было непросто. Если бы не шпоры, ни за что Чалый подружку бы не заиграл. Спасибо людям нормальным, что подсказали всобачить в болт не шары, а целлулоидные уши..

Тем временем Букса поправилась разбодяженным шилом и ковырнула из консервной банки американскую сосиску. Чалый же по утрам ничего не хавал кроме паренки, полагая, что вор должен быть злым и голодным. Нынче районному пролетариату выдавали аванс, а значит, блатному надо было быть в хорошей форме.

Щипач обрядился в лепеху разбитую, начищенные мелом матерчатые корды, и на его фоне Букса, надевшая юбку по колено, настоящие фельдиперсовые чулки и прозрачную шифоновую блузку с трофейным ажурным лифчиком, смотрелась волнительно и призывно.

Не доходя метров ста до кольца трамваев у завода имени Котовского, Чалый от Буксы отстал и не спеша проследовал за ней на остановку. Там уже толпился гегемон — первая смена тружеников, получив то, что коммунисты называли деньгами, двигала к дому. Как только железный сарай на колесах подъехал и народ с энтузиазмом попер, Чалый выкупил для разгону кошелек и спустил его содержимое в «погреб» — специальный карман для натыренного. «Пошла мазута», — прошептал он, и лед экспроприации тронулся.

Букса подняла свою хорошенькую ручку, ухватившись за поручень у потолка, и сейчас же взгляды всех обладавших потенцией строителей социализма устремились на выпуклые девичьи соски, туго обтянутые прозрачной тканью. Тем временем Чалый работал с огоньком, пользуясь ширмой — предметом, которым вор обычно прикрывает свою руку во время кражи. В качестве ее он употреблял небольшую книжонку с волнующим названием «Маленьким ленинцам о манифесте дедушки Маркса». Между тем Букса медленно продвигалась по вагону, сопровождаемая плотоядными взглядами коммунистов и беспартийных, а также негодующим шипением тружениц. Следом за ней ловко пробирался Чалый, умудряясь тырить из чердаков и шкаренок, а кроме того, срезать ручники — ручные часы.