Карабах – горы зовут нас

Беззаветная любовь к Родине и преданность воинскому долгу у этого отважного человека, вызывало чувство восхищения и гордости у полковника, за то, что судьба подарила ему возможность воевать и защищать родную землю вместе с таким офицером, как Фикрят Мамедов.

— Фика, — так любезно звали комбрига его близкие друзья, — значит, надоело тебе бегать от армяшек, да? Афганец, два килограмма орденов на груди, три ходки по тылам таллибов в Пакистане и, на, тебе, какие-то армяшки-деревяшки долбают тебя, и ты зарываешься в землю, как крот, — полковник говорил, улыбаясь, давая понять Фике, что это шутка. Но у Мамедова не было настроения для шутливого тона и при напоминании об отступлении, на его скулах снова заиграли желваки. Он так сжал кулаки, что заблестели костяшки на пальцах.

Внезапный приезд командующего фронтом на самую передовую линию и его шутливый тон ничего хорошего не сулил бригаде, и по своему опыту, комбриг это прекрасно понимал. Только утром, докладывая обстановку, он указал, что сил обороняться нет, что в его резерве находится 120 человек, собранных из бригадного оркестра, писарей штаба и поваров хозяйственного взвода.

— Ты, вот что, — полковник продолжал улыбаться открытой улыбкой, хотя прекрасно было видно, что это ему нелегко удается, — пока суть да дела, собери оставшихся в живых командиров всех степеней, до отделения включительно. Если вместо командиров командуют солдаты, то их тоже пригласи мне хочется с ними посоветоваться.

Комбриг сначала не понял, — «что значит посоветоваться», но задавать вопрос не стал. Крикнув порученца, он отдал распоряжение.

— Чай даже не могу вам предложить, товарищ полковник, — Фикрят не скрывал досады, — вы уж не обессудьте, вот приедете ко мне после войны в Лянкарань, так мы с вами не только чай попьем, но и непременно отведаем хорошего «лявянги» из кутума. Мама моя здорово его готовит — как-то с грустью сказал он.

При упоминании о матери, глаза его засияли лучезарно, с любовью. Все замолчали, погруженные каждый в свои мысли. Тем временем блиндаж стал заполняться бойцами, они выстроились полукругом. Многие из них впервые так близко видели своего командующего, от имени которого им передавались приказы, о котором на фронте рассказывались солдатские небылицы. Командиры не скрывали своего любопытства, разглядывая человека, от которого зависела не только их судьба, но и судьба многих сотен тысяч людей в прифронтовой полосе. Полковник чувствовал на себе их внимательные и вопросительные взгляды. Стоя перед ними, он четко понимал, что в данной обстановке, когда враг атакует со всех сторон, когда огонь не прекращается ни на минуту, только от этих вот солдат зависит то, что он задумал сделать.

Этот был тот случай, когда от командира требовалась особая выдержка, воля характера, командирское самообладание.

— Солдаты, — полковник обратился к строю, — в данной обстановке противопоставить врагу я ничего не могу, нет достаточно танков, артиллерии и боеприпасов, нет у меня и резервов, чтобы помочь вашей бригаде. Но я приехал к вам в «надежде», что вы меня поймете. Именно в «надежде», так как противопоставить врагу я могу только ваше мужество, отвагу моих дорогих солдат и офицеров, стойкость каждого из вас в окопе. Еще «надежда» моя на несколько танков, и меткий огонь артиллеристов.

Положение, в котором мы с вами оказались, может спасти только неукротимая ваша воля к победе. Дорогие мои, отступать не куда, позади Тер-Тер и открытая дорога на Гянджу и Евлах.

— Воины, ислама, к вам обращаюсь я, ваш командующий. Не приказываю, а прошу вас, надо, понимаете — надо, во что бы то ни стало удержать эти позиции до утра. Драться до конца, громить врага здесь на этой высоте, и не дать ему возможность выбить вас отсюда. От этого зависит судьба остальных частей и подразделений нашего фронта. От этого зависит, увидим мы с вами завтра восход солнца или сложим головы здесь и откроем дорогу варварам на наш священный город Гянджу, где покоится прах любимого поэта Низами, мулла Вагифа, отважного Ибрагим — хана и многих других сынов Азербайджана.

Его голос прорывался до стоящих в строю бойцов, через разрывы артиллерийских снарядов и мин противника.

Полковник замолчал. Стоящие перед ним бойцы, отлично осознавали всю ответственность, которую не пытался скрыть от них командующий фронтом. Все молчали, пораженные речью полковника, молчал и командир бригады. В блиндаже стояла гнетущая тишина

Из своего горького опыта полковник уже знал, что никогда не нельзя требовать от подчиненных невозможного, руководствуясь мыслью, «требуй невозможного — достигнешь — возможного», поэтому сейчас он стоял перед ними и ничего не скрывал, давая солдатам и офицерам самим решать, что делать в такой обстановке. Тишину нарушил комбриг.

— Ну, что, мужики, какой наш будет ответ командующему? — выйдя вперед, спросил Фикрят Мамедов.

Молчание и решимость его командиров придало ему смелости и он, повернувшись к полковнику, доложил: