Карабарчик

Налетчики избили старого Барамая, Амата и горбатого Кичинея, разгромили несколько аилов, перешарили все постройки, но Темира не нашли.

…По стойбищам пронеслась весть: в районе Усть-Кана появилась вооруженная группа людей. Говорили, что ею руководит молодой алтайский охотник по имени Темир: бедноту он не трогает, а у богатеев уводит табуны лошадей.

Заимка Зотникова охранялась стражниками. Сам Евстигней ездил по делам в сопровождении Чугунного.

У кривого Яжная неизвестные люди угнали косяк лошадей. Келейский богач так и не смог добиться толку от своего пастуха.

— Не знаю кто… Ночь темная, собаки лают, люди кричат… Кто был, не знаю, — разводил пастух руками.

— А ты где пропадал?

— В аиле. Хотел выйти, дверь оказалась припертой снаружи колом. Утром вылез, смотрю — лошадей нет.

Яжнай выругался и поехал в Онгудай к приставу.

Огарков встретил его дружелюбно:

— Слышал, слышал! Принимаю меры. По слухам, часть лошадей обнаружена. Для проверки направил в этот район урядника. Был недавно Зотников. У него тоже табун угнали. Говорил, что лошадь с его тавром он видел у Амата. А Амат говорит, что это его конь от кобылицы, которая ему досталась от отца. Соседи подтверждают. Показывали примету. И я, признаться, не пойму, в чем тут дело — какая-то чехарда. — Пристав пожал плечами и махнул рукой.

Глава девятая

По горам Алтая, над таежными стойбищами, из аила в аил пронеслась весть: русский царь отрекся от престола. Старшину вызвали в Бийск. С ним уехал встревоженный Зотников. Табунщики и пастухи встречали Яжная угрюмо, и бай чувствовал, что почва уходит из-под его ног.

Зотников вернулся из города хмурый:

— Плохи, Иван, дела! Говорят, в Петербурге рабочие бунтуют. Солдаты не хотят воевать. И еще слышал, — широкая борода Евстигнея приблизилась к лицу Чугунного, — будто появились какие-то большевики, и сила у них огромная. Начеку нам надо быть, — закончил он.

По стойбищам ползли слухи: богачи организуют управу. Бедноту к новой власти не допускают.

Тайга насторожилась.

* * *

Кирик, как и прежде, находился в избушке Яргольского ущелья, и Янька не оставлял его.

Однажды, бродя по лесу, ребята услышали яростный лай Делбека. Они поспешили к месту, куда их так настойчиво звал четвероногий друг.

На небольшой поляне, сплошь заросшей буйной растительностью, отмахиваясь ружьем от Делбека, стоял незнакомец. У его ног лежала матросская бескозырка, и ее черные ленты, как две змейки, прятались в траве.

Делбек злобно наступал на матроса, пытаясь схватить его.

Оттащив собаку от незнакомца, мальчики остановились на опушке, готовые в любую минуту задать стрекача.

— Эй, ребята! Далеко тут до жилья? — спросил матрос и поднял бескозырку.

— А тебе куда, дяденька? — Осмелев, Янька шагнул вперед.

— На Барнаул.

— Это надо идти сначала на Тюдралу, потом на Талицу, вниз по Чарышу.

Видимо, матрос заблудился в тайге. Изможденный вид незнакомца, едва стоявшего на ногах, вызывал у ребят жалость.

Пошептавшись с Кириком, Янька спросил:

— Ты, поди, голодный?

— Да, не сыт, — усмехнулся горько незнакомец и провел руками по давно не бритой щеке.

— Ступай за нами! — заявил решительно Янька и, пропустив вперед себя Кирика с Делбеком, зашагал за матросом.

Вечером гостю стало плохо. Лицо его горело, как в огне, он часто прикладывал руку к затылку, где была ссадина.

— Должно, раненый, — высказал свою догадку Кирик.

Ночью ребят разбудили крики больного. Матрос сполз с нар и пытался встать на ноги. Он размахивал руками, рвался вперед и только перед рассветом затих.

Янька и Кирик тихонько вышли за дверь.

— Страшно! — Кирик вздохнул. — Должно, хороший человек: о бедных все говорил, драться с богачами звал… Давай лучше посидим здесь, — предложил он приятелю.

Ребята уселись у порога и говорили о матросе до тех пор, пока не уснули.

Два дня больной не приходил в себя, и Кирик с Янькой ни на минуту не оставляли его.

Как-то на рассвете Кирик проснулся и увидел, что матрос пытался подняться на ноги.

Кирик толкнул Яньку.

Тот открыл глаза и спросил:

— Дяденька, тебе, поди, пить охота?

Матрос молча кивнул головой. Зачерпнув из казана воды, мальчик подал ее незнакомцу. Тот с жадностью припал к кружке. Напившись, спросил:

— Чей ты?

— Я тюдралинский, Прокопия Ивановича сын. Тятя с немцами дерется.

Больной понимающе кивнул головой.

— Ты, поди, есть хочешь? Мы сейчас тебя накормим и напоим. Только у нас чаю нет, пьем бадан[24]. Шибко пользительный! — затараторил Янька.

— Ну, вскипяти.

— А он, — Янька показал на Кирика, — вроде как брат мне приходится. Только он алтаец, а я русский.

— Вот и хорошо! — сказал матрос и внимательно посмотрел на ребят.

Накормив матроса, Кирик и Янька долго о чем-то шептались, потом в смущении посмотрели на своего гостя.

— Что, ребята?

— Вымыться бы тебе горячей водой надо…

— А где ее взять?

— А у нас есть казан. Мы живо вскипятим… Кирик, — заторопился Янька, — ты сбегай за хворостом, а я принесу воды.

Через час довольный матрос, полушутя, говорил:

— Ну, други, устроили вы мне баню неплохую! А вот скоро в тайге будет такая баня богачам, что нагишом повыскакивают в лес.