Карач-Мурза

– Тако же и я мыслю. А потому, отпустивши его, мы за ним пуще прежнего будем глядеть в оба глаза. Но тут есть и иное: на Михаилу Тверского ныне все другие князья воззрились, – поцелует он Москве крест либо нет? Коли не поцелует, для всех прочих послужит это великим соблазном. А ежели он, самый из них сильный, Дмитрею покорится,– иные и подавно будут смирны, как овцы.

– Хорошо, аксакал,– немного подумав, сказал Карач-мурза,– пусть будет так, как ты хочешь. Завтра я буду говорить с Тверским князем и заставлю его поцеловать крест великому князю Московскому.

– Ну, вот и ладно. Спаси тебя Господь, Иван Васильевич! После того мы князя Михаилу немедля отпустим,– ты это увидишь своими глазами и перескажешь великому хану. О тебе же я государю нашему Дмитрею Ивановичу скажу, что! ты друг наш верный всегда и всюду. А в нужный час открою ему и твое истинное имя. Ты отселе прямо в Сарай поедешь?

– Нет, аксакал. Отсюда я хочу проехать в Литву, чтобы своими глазами увидеть то, что когда-то ласкало глаза моего отца, чтобы ступить ногой на ту землю, которая должна была стать моей землей.

– Пути Господни неисповедимы. Кто знает? – Может, та земля еще и будет твоей. Не вечно же ей быть под Литвой, а коль скоро литвинов оттуда сгоним, Дмитрей Иванович о праве твоем порадеет… А вот, к слову: слыхал ли ты, что была грамота духовная первого князя земли Карачевской, прадеда твоего Мстислава Михайловича, коя утверждала род твоего отца на большом княжении? И что ту грамоту у родителя твоего покойного выкрали?

– О всем том слыхал я не раз от Никиты, святой отец.

– Стало быть, ведомо тебе и то, кем она была украдена?

– Да, аксакал. Этот злой человек был недостоин жизни, и Аллах покарал его рукою моего отца.

– То истина. Но грамота-то где-нибудь осталась. Вы хоть искали ее с Никитой?

– Нет, аксакал. Зачем она мне?

*Духовная грамота – завещание.

– Как зачем? Ведь с тою грамотой в руках перед законом ты князь земли Карачевской и старший в роду Черниговских князей!

– Сила сильнее закона. А сила в руках моих врагов. Нет большей силы, чем помощь Божья. А ты отколе

знать можешь, на чьей стороне будет эта великая сила? Надобно беспременно найти ту грамоту.

– Где ее ныне сыщешь, святой отец? Вороги моего отца ее, поди, давно изничтожили.

– Попади она в руки к князю Титу Мстиславичу, он бы ее, вестимо, изничтожил. Но Андрею Мстиславичу это было никак не с руки. И в день смерти своей он ее при себе не имел, – о том знаю я доподлинно от козельских попов. Стало быть, выезжая в Козельск, оставил он ту грамоту в отчине своей, в Звенигороде. Там и надобно искать. Нынешний Звенигородский князь Федор Андреевич что-либо должен о том знать.

– Хорошо, аксакал. Я поеду в Звенигород и спрошу у него.

– Эх, княже,– сказал митрополит, взглянув на Карач-мурзу с отеческой лаской,– чистая твоя душа! Но вот беда,– не у всех она такая, как у тебя… Что ж, пробуй. А коли у тебя дело не выйдет,– я попробую!

Глава 11

В лето 6875 на заутрене по Дмитриеве дни, князь Михайло Тферьскый приехал из Литвы в Тферь со своею ратью и с литовською, бояр дяди своего оттеда изъымал и пошол ратью к городу Кашину. И сретиша его послы от дяди его в селе Андреевском и тут возложи ему Бог на сердце добрую мысль еже о любви и о миру. И в том месте рать свою увернул и с дядею мир взял, а через дядю и с князем великим Дмитреем Ивановичем. Троицкая летопись

Несмотря на свой беспокойный нрав и постоянные войны с соседями, великий князь Михаил Александрович Тверской пользовался на Руси уважением и широкими симпатиями, притом вполне заслуженными. В положительной оценке его личности сходятся все современники, включая сюда и московских летописцев.

По общим отзывам, он был весьма образованным, гуманным и добрым человеком и заботливым, справедливым государем. Как и все прочие князья его времени, он деятельно и упорно защищал свою независимость, но в каких-либо особо эгоистических устремлениях и тем более в отсутствии патриотизма его обвинить нельзя. Нет сомнения, что Русь он любил и желал ей освобождения от татарского ига ничуть не меньше, чем желал того же Дмитрий Московский. Но в то, что это освобождение несет русскому народу именно Москва, он не верил и Московских князей искренно считал «ворами», незаконно присвоившими себе великое княжение и готовыми на все ради того, чтобы его за собою удержать.