Карамазовы

Федор Достоевский Карамазовы Адаптация В. Курицына и Ю. Беломлинской

Предисловие Вячеслава Курицына

Лаконичные «Бедные люди»; плотно сбитый, поджарый детектив «Преступление и наказание»; «Игрок», похожий на репортаж; разворачивающийся выброшенной из окна веревочной лестницей «Идиот»; огромные и страшные, но ничуть не громоздкие и уморительно смешные «Бесы», – я никогда не разделял известной снобской позиции, что Достоевский «тяжело пишет», и у меня никогда не возникало сомнений, что это мастер высочайшего класса. Но исключение всегда составляли «Братья Карамазовы», казавшиеся ватными, что ли, слишком болотистыми (хотя это и не «петербургский текст»), перенасыщенными боковыми тропинками, подробностями жизни второстепенных героев. Достоевский писал книжку не старым еще по нынешним понятиям человеком, но уже больным (автор умер почти сразу после публикации романа). Было ощущение, что, имей он возможность вернуться к тексту, то непременно подрезал бы, усушил, ужал, утряс.

Когда мы готовили к выпуску томик, который вы держите в руках, издатель напомнил мне, как возникла идея: рассуждая в дружеской беседе о вязкости «Братьев», я ляпнул, что сейчас стал бы их читать только за деньги. Вот если мне закажут сделать сокращенный вариант… Звучит нагло, пьяно, расхристанно, но я привожу здесь этот анекдот из литературного быта, потому что звучит он и вполне по-достоевски. «Покажите вы русскому школьнику карту звездного неба, и он завтра же возвратит вам эту карту исправленною» – это ведь именно из «Братьев Карамазовых». Тогда и возникла идея создать сокращенный вариант романа. Работа, к которой мы привлекли Юлию Беломлинскую, шла в три этапа. На первом, концептуальном, было решено, какими именно пластами романа можно пожертвовать целиком или почти целиком. То, что к сокращению приговорили почти все религиозные моменты, не означает нашей нелюбви к «высоким» вопросам. Мы решились на такой шаг, поскольку Юля была уверена, что справится с задачей сохранить при секвестировании церковной тематики этическую ауру произведения – и на втором этапе, посвященном исключению больших массивов текста, это, на мой взгляд, действительно удалось. Третий этап заняла весьма нудная и на первый взгляд техническая, но по-своему тоже творческая работа: я выкорчевывал мельчайшие единицы текста, отдельные слова и кусочки предложений, наречия, междометия и частицы, стараясь придать – в силу своего наверняка несовершенного разумения – молодую упругость слегка поодрябшему письму.

В конце такого рода заметок принято добавлять: «О результате судить читателю», но справедливее сказать, что по-настоящему судить вправе кто-то другой – дух ли любимого автора, высшие ли силы, точных слов тут не подобрать. Стоит лишь сказать в свое оправдание: книжка потеряла много букв, но ни одной лишней не приобрела, а дух свой, хочется верить, сохранила целиком.

Предисловие Юлии Беломлинской

Адаптация классики – тема серьезная. Раньше адаптация происходила в двух случаях: во-первых, адаптация для школьников, то бишь детей и подростков, во-вторых, адаптация при переводе. Тут важно понять, что мы давным-давно читаем зарубежную классику в адаптированном виде – того же Шекспира. А они давно читают в адаптированном виде наших гениев – того же Достоевского. Бывает и адаптация для взрослых русскоязычных текстов – литературных памятников, но это скорее все те же переводы с древнеславянского.

А вот адаптация для взрослых сравнительно современных классиков – всегда конфликтная тема. Наш сокращенный вариант «Братьев Карамазовых» предназначен для людей с рассеянным вниманием. В современном мире все чаще и чаще встречается такой диагноз; обилие информации оказывается непосильным для все большего и большего человеческого поголовья. Наши головы – те же компы. И у нас там какие-то диски. И на них память. Места на дисках не хватает, мы начинаем зависать. И реакция на это у людей со здоровым инстинктом самосохранения – не читать то, что читать слишком сложно (ну, у кого-то – не читать вообще, но таким уже ничем не поможешь).

Многие современные люди с трудом продираются сквозь классику, сквозь тот самый «листаж», который гнали наши гении, зарабатывающие литературой себе на жизнь: ежемесячно в журнал сдается глава, дальше деньги получены, потрачены – и надо срочно писать следующую главу. А платят за количество знаков. И гений строчит огромные монологи, вставляет многостраничные описания природы.

При этом никакая рука редактора рукописи не касалась. Русский роман XIX века – это девственные джунгли. И некоторые люди, с ранних лет приученные читать, конечно же, смело входят в эти джунгли и нормально там ориентируются. Но есть и наши дети, те самые девяностики. Компьютерное поколение, загруженное информацией по самые макушки. Им отечественная классика не под силу.