Карамболь

Убийство в Диккене его не особенно тяготило. Оно было просто следствием. Вынужденным действием, неизбежным логическим продолжением того, что его случайно заметили в тот первый вечер. Бильярдным шаром, приведенным в движение, который лишь следовал беспощадно заданному направлению; он недавно читал о подобной теории в каком-то профессиональном журнале. Некое новое механистическое восприятие мира, если он правильно понял… или новая психология, вместе с тем, разумеется, долг по отношению к собственной жизни — буквально через день происшествие в Диккене уже перестало его волновать. Человек, которого он убил, пытался нажиться на несчастье других — его собственном и парня… можно даже утверждать, что он заслуживал смерти. Tit for tat,[9] как говорится. Примитивный шантажист, выросший за неделю в страшную угрозу, которого он встретил на его же собственном игровом поле и ликвидировал. Просто и безболезненно. Перспектива вновь открылась.

Перспектива с Верой Миллер. Он больше ни секунды не сомневался в том, что так и будет. Ни доли секунды, даже во время ночных бодрствований. Она пока еще не сказала мужу о том, что у нее есть другой и что они должны развестись, но это вопрос времени. Вопрос нескольких недель и деликатного обхождения. Андреас Миллер — человек слабый, и ей не хочется его добивать. Пока. Но скоро.

В ожидании этого они не спешили строить планы. Однако планы витали в воздухе, когда они бывали вместе. Когда они занимались любовью, пока он находился в ней, пока всасывал ее соски, твердые, упругие и нежные. Пока они с Верой сидели друг напротив друга, ели и пили вино или просто лежали в его большой постели в темноте, отдыхали и слушали музыку. Все время. Планы — еще не высказанные мечты о будущем и новой жизни. Где-нибудь в другом месте. Он и Вера Миллер. Он любит ее. Она любит его. Они оба взрослые люди, и что может быть проще? Они станут жить вместе. Через полгода. Через месяц. Скоро.

Втайне он пробовал представлять себе картины этой жизни. Яркие, теплые и насыщенные. Картины будущего, когда ему больше не придется просыпаться в «час волка».

Смотреть сквозь трепещущую натянутую пленку.

Смывать с тела дурно пахнущий холодный пот.

«Вера, — подумал он. — Ради тебя я смог бы снова убить».

В субботней газете «Ниуэ Блат» его объявили в розыск. Он прочел об этом за завтраком и после минутного приступа ужаса громко рассмеялся. Никакая это не угроза. Напротив. Вообще-то, он этого ждал. Было бы абсурдным предполагать, что никто не обратил на него внимания в те минуты, пока он сидел в баре, просто абсурдным, — и он быстро сообразил, что газетные сведения вместо того, чтобы представлять для него опасность, означали скорее гарантию. Гарантию того, что полицейское расследование зашло в тупик и что с этой стороны ему опасаться нечего.

Зачем бы полиция иначе стала распространять такую смехотворную информацию?

Мужчина неопределенного возраста. Одет в темную, вероятно черную, одежду. Длинные темные, вероятно черные, волосы. Борода и очки. Возможно, замаскированный.

Возможно! Он улыбнулся. Неужели они ждут, что он снова наденет все это и выйдет на люди? Да еще вернется на место преступления и опять посетит «Тратторию»? Он никогда не был особенно высокого мнения о полиции, и в это субботнее утро выше оно не стало.

«Профессионалы? — подумал он. — Жалкие дилетанты».

Вечером пришла Вера. Он купил вино и еду в дорогом супермаркете на Кеймер Плейн, но они с Верой не виделись шесть дней и занялись любовью прямо в прихожей. Он и не знал, что бывает столько страсти! Вот это женщина!

Постепенно они, однако, перешли к еде и вину. Вера осталась на всю ночь, они предавались любви еще несколько раз — то тут, то там, — и вместо того, чтобы проснуться в «час волка», он уснул примерно в его середине.

Отяжелевший и удовлетворенный, полный любви и вина, крепко прижавшись к Вере Миллер.

Она осталась до середины воскресенья. Они говорили о своей любви, о том, как им с ней быть, и о будущем.

Впервые.

— Никто не знает о твоем существовании, — сказала Вера. — Ни Андреас. Ни моя сестра. Ни коллеги и друзья. Ты моя тайна, но я больше не хочу, чтобы так продолжалось.

Он улыбнулся, но не ответил.

— Я хочу обладать тобой все время.

— А твой муж? — спросил он. — Что ты собираешься делать?

Прежде чем ответить, Вера долго смотрела на него.

— Я займусь этим, — объявила она. — На этой же неделе. Я все обдумала, пути назад нет. Я люблю тебя.

— Я люблю тебя, — ответил он.

В понедельник он работал дольше обычного. На пути домой в машине — как раз когда он проезжал бетонную трубу в канаве — он заметил, что подпевает автомобильному приемнику, и осознал, насколько все изменилось, — он даже не представлял себе, что такое возможно.

Невероятно. Совершенно невероятно. Тем не менее это реальность.