Карамель (СИ)

После «апокалипсиса», как люди называли период перерождения Земли в Новый Мир и омертвление всех других участков, катаклизмы удалось пережить в России. Черт знает почему: то ли климат угоден оказался, то ли рельеф земли. Но именно сюда начали сбегаться выжившие. Добрая Россия принимала всех, не боясь перенаселения, а приезжие изгоняли коренных жителей. В тот момент началось строительство Нового Мира — здания росли, высшие люди поднимались и поднимались, пока не оказались на, так называемой, поверхности.

И какой же это оказался цирк! Все — сплошное представление! Действие заканчивается, поклон, все уходят со сцены.

— Но почему я здесь? — вслух спрашиваю я.

— Потому, что я привел тебя…

— Нет, почему я здесь, — с особой интонацией повторяю я.

Серафим понимает, что я вела монолог у себя в голове, а то, что вырвалось — случайность, остаток, послевкусие.

— Тебе это было предначертано, — спокойно говорит он. — Самой судьбой. Ты должна была вернуться сюда, к нам, вернуться в свой настоящий дом, к своей настоящей семье. И вот ты здесь. Несмотря на все трудности, все беспокойства и внутренние переживания. — Янтарные глаза топят карамель. — Ты боролась сама с собой, и победила светлая сторона. Все те люди — пустышки, они безнадежны. А ты мыслишь, это и отличает тебя от общества.

— И приравнивает к вам, — дополняю я. — Но мне обидно за семью.

— Не надо, — просит юноша.

Мы выходим из комнаты.

— Ты их не бросила. Ты нашла свой жизненный путь и ступила по нему, — продолжает он. — Они бы были рады, узнав, что ты наконец познала себя и свое истинное предназначение. Если тебе так угодно, они могут помочь Острогу.

— Что? — восклицаю я. — Серафим, что ты такое говоришь? Это даже звучит смешно. Моя семья ни за что не начнет сотрудничать с людьми из Острога. Из-за общепринятых убеждений. А уж перенаправить их мысли в другое русло я не в состоянии.

— Твоя мать ведь переменилась после… Беса, да? И отец тоже. Но они все равно, мне кажется, помогут своей дочери. Тебе только следует их правильно попросить.

— О чем? — Мы поднимаемся на второй этаж, шагаем в самый конец, к окну. — О чем я могу их попросить?

— Например, обговорить в здании управляющих выход людей из Острога. Они же сами закупают у нас продукты, но на поверхность не пускают.

Молчу — звучит нереально. Да чтобы хоть кто-то согласился на это — вот уж вряд ли; но если Серафим осмелился предложить подобную мысль, значит, не так уж идея и абсурдна.

— Что скажешь? — спрашивает меня юноша. — Что ты об этом думаешь?

— Безумие. — Я останавливаюсь и гляжу в окно — Солнце; я привыкла к нему — уже не так режет глаза.

С моей семьей все хорошо?

— Я не знаю, о чем ты размышляешь, — шепчет Серафим, остановившись очень близко ко мне, — но я хочу сказать одно: ты не сможешь прятаться здесь вечно. Ты укрылась в Остроге сейчас, но тебе придется подняться на поверхность в любом случае. Вечно здесь не утаивается никто. Разве что Б-Нель, но у нее другая ситуация.

— Я понимаю, — соглашаюсь я — горько. — Но откуда ты знаешь про Беса?

Вопрос этот я хотела задать еще с момента на мосту.

Юноша недолго молчит.

— Читал старые новости, когда захотел больше узнать про тебя, — роняет он.

— Ладно… ладно. — Ответ устраивает меня. — Теперь покажешь мою комнату?

С толчка Серафим открывает дверь пред нами.

— В комнатах, что в конце коридора, два окна, и я подумал, тебе понравится именно это.

Делаю неуверенный шаг, осматриваю маленькую комнатенку — слева пустые книжные шкафы, напротив дверей диван зеленого цвета — над ним окно, по правой стене еще окно и стол со стулом, шкаф слева от двери по стене; бежевые обои и несколько светильников на потолке.

— Добро пожаловать, — радостно смеется мой друг. — Есть какие-либо пожелания?

— Животных тут можно держать? — интересуюсь я, оглядывая стол и представляя, как бы хорошо там смотрелся террариум с пауком; а в пустом углу, где шкаф, вписалась бы небольшая детская кроватка: в ней котенок… Удивительно, что вспоминаю его — кажется, это было целую вечность назад.

— Из животных у нас есть моль и несколько тараканов.

Я смотрю в ответ на Серафима таким взглядом, которым обыкновенно смотрит мать на дитя, когда тот опрокидывает урну с мусором на только вычищенный до блеска волокон белый ковер. Брови хмуро изгибаются, а юноша пожимает плечами.

— Вот так гадость.

— Пытались вывести — без толку.

Я еще раз осматриваюсь, с трепетом разглядываю свою новую комнату в новом доме, кручусь на носках грязных туфель и оставляю несколько черкашей, на что Серафим присвистывает и оповещает об отсутствии домработницы. Обещаю убрать самой и решаю поделиться на эмоциях вестью:

— Знаешь, а я видела в отделе для животных неописуемой красоты гепарда. Еще совсем котенок, такой маленький… Его зовут Саят.

В ответ мне не следует ни единая эмоция, и я подругиваю саму себя — глупая, да кому ты сдалась? Эти люди помогают тебе не для того, чтобы потом служить личным дневником.

Человек, в первую очередь, спасает сам себя, чего бы то не касалось, ты ведь не забыла это?