Карамора и другие сказки чёрного таракана

Когда наступала ночь, – люди гасили лампы и ложились спать, – я тихонько выползал из своего убежища, поднимался по проволочному стеблю какого-нибудь цветка, садился на лакированный листик и хотя робко, – потому что все эти цветы высоко ценили себя и гордились своей красотой, – заводил разговоры.

– Как тебя зовут? – спрашивал я, – ты – такой красивый цветок, твои лепестки так нежны, так розовы, так стройна эта нераспустившаяся почка, увенчанная зеленым усиком, мне кажется, что имя твоё непременно должно быть тоже красиво.

– Ты прав! – ответил мне цветок. – Меня зовут Розой. Не правда ли, красивое имя?

– О, да! Такое же красивое, как ты сама! Но объясни мне. пожалуйста, кто дал тебе эту красоту?

– Ну об этом, пожалуй, ты мог бы не спрашивать! Не всё ли равно, кто мне её дал, довольно того, что ты и все, кто меня увидит, – любуются ею.

– Но, однако…

– Если уж ты так хочешь знать, изволь расскажу. Я родилась в маленькой, тесной, комнатке бедной цветочницы, среды обрывков марли, крепа, кусков проволоки, банок с клеем и грязных ящиков с красками. Хозяйка этой комнатки делала очень спешно и очень много цветов, всё больше простеньких: незабудок, маргариток, иван-да-марьи и зарабатывала так мало, так мало, что питалась хлебом и чаем и очень редко покупала себе немного мяса. А какая она была бледная, какие у неё были худенькие руки! Того и гляди, сломятся, как та проволока, из которой она делала стебли! Но вот однажды она получила заказ сделать букет из роз; за этот букет ей обещали хорошо заплатить. И однако в эту минуту у неё не было ни гроша, даже двадцати копеек на покупку в цветочном магазине настоящей розы для образца. Делать же наобум она не решалась. Тогда она пошла в цветочный магазин и чуть не плача, стала просить приказчика, чтобы тот отрезал ей одну розу из тех, которые уже начали увядать. Тронутый просьбами девушки, приказчик взял ножницы и ушел в другое помещение, а покуда он ходил, девушка не сводила глаз с пышной розы, стоявшей на окне, стараясь удержать в памяти её положение, окраску её лепестков, – словом, всё, что было нужно.

Вернувшись в свою комнатку, девушка положила розу перед собою, и из того материала, который был заготовлен раньше, – начала делать меня. Но мере того, как подвигалась работа надо мною, от настоящей розы, один за другим, падали на стол последние её лепестки, и когда я была готова, – от розы осталась одна голая луковица. Её предсмертный, жалобный, вздох заглушил голос цветочницы, воскликнувшей:

– Отлично! Совсем как живая!

Это относилось ко мне.

– Да, – заметил я, – как живая, но не живая!

– Ах, не все ли это равно! – капризно ответила. Роза, – было бы хорошо сделано, а кому какое дело: живая я или нет? У меня даже есть преимущество: живые розы отцветают, пропадают, а я – никогда. Лепестки мои вечно розовы, листья – зелены.

– Не нужно только, чтобы светило солнце! – заметил находившийся поблизости Мак. – Солнце – вот наша беда. А затем мы можем существовать сколько угодно! Вот я – так очень доволен, что меня сделала цветочница, и что я попал в хороший дом! Скажите, пожалуйста; г-н таракан, слышали ли вы, чтобы Мак имел запах?

– Не знаю… не слышал! – ответил я нерешительно. – А разве…

– То-то и есть, что мак, настоящий мак, не имеет запаха, а вы чувствуете, как от меня пахнет, да еще какими великолепными духами?

– Но это запах ведь не настоящий! – заметил я.

– Ха, ха! – засмеялся Мак, – какой вы странный! Не все ли равно, когда настоящего запаха у меня нет!

И я должен был согласиться, что это, конечно, всё равно.

Большинство цветов, – если бы они только были настоящими, – не должны были пахнуть ничем, а между тем от моих искусственных друзей разносились чудные ароматы, заключавшиеся, конечно, в тех склянках, из которых их опрыскивала хозяйка.

И как же они гордились, эти искусственные цветы! Из гордости они даже не разговаривали между собою, а сидели в своих горшках и вазах и спесиво посматривали один на другого; в особенности гордился Мак… Хотя, сказать откровенно, я не находить его особенно красивым.

Впрочем, Роза и Гортензия перекидывались иногда замечаниями в тех случаях, когда к хозяйке приходили гостьи, и она, разодетая, выходила их встречать.

– Посмотрите, пожалуйста! – восклицала Роза, – На что похожи эти уроды! Какая безвкусица!

– Да, вы правы! – подтверждала Гортензия, – Эти дамы одеты очень пёстро. Слишком, много ярких цветов.

– А между тем, обратите внимание, – их наряды сшиты из лучших тканей! Если бы нас сделали из такого материала! Меня бы из шёлка, например!

– Да это не то, что коленкор! – вздыхала Гортензия.

– Позвольте, сударыня! – вмешался Мак. – Всё это не то! Бархат ли, шелк, или коленкор, – по-моему решительно всё равно! Важна окраска! Если бы эти дамы надели всё красное и чуточку где-нибудь черное, – было бы прелесть что такое!

– Этакой дурак!. Он толкует, конечно, о себе! – раздражённо шептала соседке Роза.

– Уж это как водится! – отвечала Гортензия.