Во-вторых, история Торо напоминает о том, что инновационные изобретения часто совершались людьми, которых интересовал широкий круг вопросов помимо чисто технических. Независимо от наличия диплома выпускника колледжа авторитетные инженеры начала XIX столетия могли быть образованными людьми, свободно общавшимися с наиболее известными современными писателями, художниками, учеными и политиками. И такое взаимодействие скорее обостряло, нежели притупляло их способности к решению сложных инженерных проблем.
В третьих, изобретательные новаторы имели несколько бунтарские наклонности и отвергали традиции и правила. Довольно многие инженеры XVIII–XIX веков происходили из иных профессиональных династий, и их семьи не всегда понимали, почему молодой человек желает продолжать обучение ремеслу, вместо того чтобы отправиться в колледж, или почему после окончания колледжа он хочет заниматься инженерным делом. Англичанин Джон Смитон[188]
, о котором говорили, что он стремился усовершенствовать все, к чему прикасался, был сыном юриста. Младший Смитон решил не продолжать семейную традицию, а вместо этого в 1750 году открыл инструментальный цех. С другой стороны, Джон Ренни[189], построивший три больших моста в Лондоне, в начале 1780-х годов учился в университете в Эдинбурге, где изучал естествознание, химию, современные языки и литературу. Но его сын, которого также звали Джоном и который также стал выдающимся инженером, не посещал колледж. Даже те, кто имел более скромное происхождение, прославились именно благодаря тому, что сумели, как Уильям Манроу в Америке, бросить вызов традициям ради самоусовершенствования.В четвертых, как показывает опыт участия Торо в изготовлении карандашей, изобретения совершались устно и с использованием карандаша, но до середины XIX века они почти не фиксировались и не описывались. Таким образом, мало что сохранилось, чтобы поведать потомкам, как разрабатывались те или иные проекты и почему был выбран тот, а не иной вариант. Правота теорий инженеров-первопроходцев доказывалась успешным возведением мостов или разработкой эффективной технологии изготовления качественных карандашей. Крупный вклад в развитие ниженерии можно было совершить без единого слова, за пределами рабочего кабинета и не на бумаге.
Истоки обстоятельств, в конечном итоге приведших Генри Дэвида к участию в производстве карандашей, отсылают нас к Джозефу Диксону[190]
, чье собственное знакомство с изготовлением карандашей было опосредованным. У Диксона было весьма скромное образование, но он отличался изобретательностью в области механики, благодаря чему еще в юности изобрел станок для насекания напильников. Затем он занялся печатью, но, не имея достаточно средств на покупку металлических литер, самостоятельно обучился вырезать деревянные. По мере роста финансовых возможностей и амбиций он начал проводить эксперименты с графитом в городе Салеме, чтобы делать плавильные тигли по собственной технологии. Поскольку рынок их был невелик, он начал использовать графит для производства карандашей и пасты для полировки чугуна. Но когда Диксон пытался продавать свои карандаши в Бостоне, то, в отличие от Уильяма Манроу, его продукция не пользовалась большим спросом, и «ему сказали, что, если он хочет рассчитывать на хорошие продажи, надо наклеить на них иностранные ярлыки[191]».Рассерженный Диксон забросил производство карандашей, но, очевидно, это произошло уже после того, как Джон Торо, отец Генри Дэвида, разузнал у самоучки Диксона азы карандашного производства, а возможно, и химии. Существуют некоторые свидетельства того, что Диксон получил сведения о применении глины для производства карандашных стержней по методу Конте от друга, химика Фрэнсиса Пибоди[192]
, однако без необходимого числа экспериментов этих знаний оказалось недостаточно. Джон Торо, в свою очередь, также мог знать о том, что благодаря смешиванию глины с графитом получаются отличные карандаши, но и ему требовались опыты. Однако достоверных свидетельств того, что в 1820-х годах в Америке знали о французской технологии изготовления карандашей, не говоря уже о ее освоении, не существует.В 1821 году родственник Торо, Чарльз Данбар, которого в семье считали паршивой овцой, гулял по просторам Новой Англии и обнаружил залежь графита. Он буквально наткнулся на нее в окрестностях Бристоля в Нью-Гэмпшире и решил заняться производством карандашей. Данбар нашел партнера в лице Сайруса Стоу из Конкорда, и вместе они основали фирму «Данбар энд Стоу»[193]
для добычи графита и производства карандашей. Этот графит был официально признан наилучшим из всего, до той поры обнаруженного в Америке, поэтому перспективы бизнеса выглядели весьма радужно. Однако из-за некоторых нюансов в области прав на разработку минеральных ресурсов им удалось получить всего лишь право семилетней аренды рудника и совет поскорее выкопать как можно больше графита, прежде чем истечет срок.