Карантин

– О, ну, вчера была вечеринка. Она уже кончилась, но я все еще надеюсь повидаться кое с кем, когда приеду, если получится, – он робко смотрит на меня.

– Конечно же, дело не обошлось без тупой девицы, – бормочу под нос, но койка Оливера так близко, что он все слышит.

– Спокойной ночи, Флора. – Он кажется обиженным, что раздражает меня еще сильнее. От этого я чувствую себя совсем ужасно.

Примерно в десять утра сотрудник ЦКЗ приносит нам рогалики. Кажется, Оливер напевает, пока ест, что приводит меня в непонятную ярость.

Вскоре после этого всем разрешают вернуться назад в аэропорт, и пассажиры начинают шутить и смеяться, а я – чувствовать легкую панику из-за того, что ночь прошла так быстро. Ужас копится внутри словно свинцовый груз.

Остаемся только мы с Оливером. Сотрудница останавливается рядом для последней проверки, но, очевидно, ей все это уже наскучило. Она смотрит на экран телика, где теперь транслируют какой-то европейский футбольный матч. Прежде чем осознать, что делаю, я вынимаю термометр изо рта, тру его меж ладоней, затем снова сую обратно.

9. Оливер

Я озадаченно смотрю на Флору. Когда термометр пикает, работница ЦКЗ выглядит пораженной. Она тоже смотрит на Флору и устало вздыхает.

Мой рот открывается, собираясь сказать работнику все, что я только что видел, но Флора ловит мой взгляд и яростно трясет головой.

– Но ты… – начинаю.

Не знаю, что я на самом деле хотел сказать. Закончить предложение так и не получается, потому что Флора внезапно хватает меня за рубашку, тянет к себе и целует.

В губы.

Все вокруг замирают от удивления, а сотрудница снова вздыхает.

– Для вас обоих официально начинается тридцатидневный карантин.

10. Флора

Оливер быстро отшатывается от моего поцелуя. Зеленые крапинки в его голубых глазах снова совсем рядом. Эти глаза напоминают мне вид из окна в весенний день и прохладный ветер на лице.

Он все отодвигается от меня, продолжая пятиться, пока не упирается в угол койки. Рот у него открывается и закрывается, но он не издает ни звука, ни слова.

Я даже немного ожидала громкого визга сирен, рева воздушной тревоги – чего-то мощного и шумного. Ну или хотя бы беготни, паники и криков. Но слышу лишь громкий стук собственного сердца в ушах. Сотрудники ЦКЗ спокойно передвигаются вокруг с планшетами, шепотом делая короткие звонки. Странно, что с нами никто не разговаривает. Мне кажется, кто-то должен нам что-либо сказать, чувствую себя подопытной мышью в лаборатории. Интересно, нет ли тут где-нибудь брошюрки «Итак, вы отправляетесь в карантин на тридцать дней» или чего-то подобного?

Оливер все еще пялится на меня из угла своей койки. Слышу, как в его кармане вибрирует телефон, но он то ли не чувствует этого, то ли ему плевать. Он просто продолжает на меня смотреть.

Наконец у него вырывается какое-то слово, но так тихо, что, будь он дальше, я бы не расслышала.

– Зачем? – хрипло спрашивает он.

Я ничего не отвечаю. Хотела бы я знать и дать ответ.

11. Оливер

Хочется спихнуть ее с койки, или снова поцеловать, или прополоскать рот кислотой, или позвонить Келси. Хочу знать, что творится в голове у Флоры и Келси. Хочу переиграть свой первый поцелуй.

Воздух в помещении кажется очень спертым, возникает желание встать с койки, но не могу, потому что на ней сидит Флора, а я не хочу больше никогда ее касаться. Мой первый поцелуй должен был быть с Келси, я должен был пойти с ней на вечеринку вчера вечером, а теперь не увижу ее тридцать дней, а это все равно что тридцать лет.

Тридцать дней. Месяц. Я быстро прибавляю тридцать к текущей дате, и получается середина апреля, за два дня до весеннего бала. Это нечестно. Почему Флора так поступила? И почему у нее такие мягкие губы? А почему я до сих пор на нее не пожаловался? Я что, спущу все на тормозах? Можно прекратить все это прямо сейчас, рассказав работникам ЦКЗ, что я видел. Но поверят ли они мне? И что потом? У нее снова измерят температуру, а она снова просимулирует жар?

В любом случае говорить об этом не с кем. Я оглядываю слоняющихся вокруг сотрудников и чувствую себя в ресторане, когда пытаешься получить счет и не знаешь, к кому обратиться. Никогда не знаю, к кому обратиться, независимо от ситуации.

И почему Флора так спокойно сидит на моей койке, почему никто нам ничего не говорит и почему у меня такие странные ощущения в ноге? Я кладу ладонь на карман, понимая, что звонит телефон. Вынимаю его, смотрю, убираю в карман, но осознаю, что на самом деле не прочел, что же было на экране, и вынимаю обратно. Одиннадцать пропущенных звонков от мамы и сообщение от Келси:

«О боже, 30 дней КАРАНТИНА?! Можно я буду твоей сиделкой?

Мысль о том, что она будет заботиться обо мне, такая милая и удивительная, что в груди становится тепло… пока не вспоминаю, что она в Нью-Йорке, а я – во Флориде. И Флора только что поцеловала меня. И меня ждет карантин на тридцать дней. Хотя Келси сейчас флиртует со мной. Кажется. Может быть, карантин – это не так уж и плохо. Ну и тридцать дней – это ведь не очень уж долго?

12. Флора