Карантин

– Вы двое вместе?

Флора смотрит на меня, затем на наши сцепленные руки.

– Ага.

– Имена.

Вместе. Слово эхом отдается у меня в голове. Это не то слово, которое я использовал бы по отношению к себе и кому бы то ни было еще. Флора держит меня за руку, чтобы я почувствовал себя лучше и сдержал паническую атаку, и поэтому сказала, что мы вместе, но чувствую странное ощущение внутри и понимаю, что это вина. Невольно задаюсь вопросом: что подумала бы Келси, увидев, как мы с Флорой держимся за руки и мои пальцы обхватывают мягкие пальцы Флоры? Я, вероятно, должен просто отнять руку, но внезапно она сама оказывается на свободе. Флора вновь смотрит на меня выжидающе и что-то говорит.

– Чувак, как твоя фамилия?

– А?

– Ты Оливер?..

Флора и сотрудница ЦКЗ пристально смотрят на меня.

– А. Точно. Рассел.

– Окей. Оливер Рассел и Флора Торнтон. Вы оба – несовершеннолетние, верно?

Я тупо пялюсь на сотрудницу.

– В смысле?

– В том смысле, что вам обоим нет восемнадцати, – медленно говорит она.

– Да, несовершеннолетние, – нетерпеливо отвечает Флора.

– Окей. Ну, как только устроитесь, обязательно скажите об этом кому-нибудь из интернов или медсестер. И позвоните родителям. Нам понадобится их согласие. – Она записывает что-то в своем планшете.

– Да, конечно, – отвечает Флора.

Они с сотрудницей снова смотрят на меня.

– Верно.

– Вы вписаны. И, эй, никаких поцелуев тут. – Сотрудница смеется, будто это невероятно забавно.

При упоминании поцелуев я вновь ощущаю странное чувство вины.

Внутри помещения уютнее, чем я ожидал. Аккуратные ряды коек и – неожиданно – пара теликов на стене, показывающих кулинарные каналы. Я не знаю, что делать, и просто иду за Флорой, пока кто-то по телику разбивает яйца в чашку миксера. Флора бросает свои вещи на койку и снова достает телефон. Она выглядит так непринужденно, будто едет в метро. Это сбивает меня с толку.

Повсюду суетятся работники ЦКЗ, беседуют с пассажирами, люди заполняют бумаги, у них измеряют температуру.

Мой карман вибрирует, и я подскакиваю. Требуется несколько секунд, чтобы вынуть телефон, который я чуть не роняю обратно. Мама. Я смотрю на телефон в руке, вижу, как он звонит, и игнорирую звонок. Она перезванивает снова и снова и наконец оставляет мне голосовое сообщение.

«Оливер! Молю бога, чтоб в новостях был не твой рейс. Прошу, позвони мне немедленно».

Телефон в руке снова звонит.

– Привет, м-м-м…

– Почему ты не отвечал на звонки? Ты в порядке? О, Оливер. Я себе места не находила от беспокойства.

– Мам, так вышло. Ты могла бы и не искать никаких мест, – не знаю, почему пытаюсь шутить.

Хотя она, кажется, вообще меня не слышит.

– Оливер, я хочу, чтобы ты немедленно ехал домой. Тебе не нужно оставаться на карантине, ты не болен. Знаю, ты не стал бы садиться рядом с больным пассажиром, правда? Ты так не поступил бы, да? – В ее голосе звучит отчаяние.

– Нет, мама, конечно, нет, – лгу.

– Там есть кто-нибудь, с кем можно поговорить, кто может ускорить все это?

– Мам, все в порядке. Завтра буду дома. Карантин меньше чем на двадцать четыре часа.

Голос мамы дрожит, будто она уже плачет. Я слишком часто слышал такой голос за последние несколько лет, с тех пор как умер мой отец.

– Хотела бы я оказаться там. Там безопасно? Сколько там взрослых?

Я оглядываю помещение, других пассажиров, работников ЦКЗ.

– Не знаю, много.

Человек в костюме химзащиты разговаривает с Флорой и снимает ее данные, меряя температуру, а другой направляется ко мне. Он указывает на телефон.

– Мам, извини, надо идти.

– Что? Почему?

Но сотрудник качает головой и снова указывает на мой телефон.

– Э, или не надо?

– Что происходит? – спрашивает мама.

Работник ЦКЗ выхватывает телефон у меня из рук.

– Здравствуйте, миссис Рассел, я так понимаю, ваш сын – несовершеннолетний.

Не слышу, что говорит ему моя мама, но, подозреваю, что-нибудь не очень вежливое. Он слушает какое-то мгновение, потом резко перебивает:

– Ради безопасности вашего сына и всякого, кто мог бы вступить с ним в контакт, включая вас, даете ли вы согласие на то, чтобы он провел ночь в Майами?

Он слушает еще, затем говорит:

– Спасибо, мэм, – и передает телефон обратно мне.

– Она согласилась? – в шоке спрашиваю я.

– Ага, – отвечает сотрудник ЦКЗ.

Я хочу еще порасспрашивать, может быть, извиниться, если она была груба, но он подкатывает маленькую тележку, оборачивает манжету вокруг моей руки и меряет кровяное давление. Затем зажимает какую-то штуку на пальце, чтобы проверить пульс, и вставляет термометр в рот. Рука в манжете напрягается, а через секунду термометр пищит. Сотрудник ЦКЗ, кажется, говорит:

– Хорошо, порядок, – и уходит.

Тот, кто проверял Флору, теперь беседует по ее телефону, и я ловлю себя на том, что подслушиваю. Вероятно, он говорит с ее мамой.

– Да, мэм, она жива-здорова, такой и останется.

Он замолкает на секунду, потом издает короткий смешок. Я невольно задаюсь вопросом, не шутит ли мать Флоры, а потом – почему не шутит моя мать.

Телефон звонит снова, и да, это сообщение от Келси:

«О боже, ты в порядке? Это твой рейс по новостям?».