Карантин

– Уверен? Вдруг тебе нужно поискать какой-нибудь феты?

Теперь смеется он.

– Это хороший сыр!

– Почему мы вообще говорим о сыре?

– Это ты начала, – напоминает Оливер.

– На самом деле начал ты.

Он потирает подбородок.

– Уверена? Кажется, это была…

– Боже, она такая фифа… и она – моя мачеха, – перебиваю я.

– Голди, – заканчивает Оливер.

– Не произноси при мне ее имя.

– Чье? – спрашивает Оливер, улыбаясь.

Я едва не отвечаю ему, но потом закрываю рот.

– Она ужасна, разве нет?

– На самом деле… я так вовсе не думаю, хотя говорил с ней всего несколько секунд. Она кажется…

– Прошу, только не называй ее милой.

– Ну, я хотел сказать «славной». Но и милой – тоже, да.

У меня вырывается стон.

– Отлично. И ты туда же.

– Куда?

– Еще один самец, завоеванный моей мачехой. Только не спрашивай, насколько она старше меня, потому что это отвратительно.

– Что? Да я вообще не об этом.

– Тогда о чем же? – Вдруг понимаю, что устала от этого разговора.

– Помнишь, что сказала твоя мама? Это была идея Голди – пригласить тебя.

– Откуда ты узнал? – спрашиваю ледяным тоном.

– Вы говорили об этом с мамой во время одного из визитов, до того как ты заболела.

– И ты слушал? – спрашиваю, стараясь, чтобы голос не дрожал.

– Да, слушал. Я следовал твоему совету. Ты сказала, что слушать людей важно.

– Разве? Когда это?

– В руководстве для парней.

Он выглядит таким смущенным, таким искренним, что я в конце концов отвечаю:

– Есть большая разница между тем, чтобы слушать или подслушивать. Я имела в виду: важно слушать девушек, когда они говорят с тобой, когда они хотят говорить с тобой, хотят, чтобы ты о чем-то знал, а не когда вы застряли вдвоем на карантине и ты подслушиваешь сугубо личные семейные разговоры.

Лицо Оливера вытягивается, и я точно знаю, что задела его.

– Я просто пытался помочь, – тихо отвечает он.

Вспоминаю, как мама рассказывала о папе и Голди, а у меня было странное чувство – желание, чтобы Оливер услышал, чтобы узнал все это. И он слушал, а я даже ничего ему не рассказала тогда, а теперь еще и обидела.

Снова.

– Спасибо, – говорю, касаясь его руки.

– За что? За то, что плохо следовал инструкциям и злоупотреблял руководством, автор которого – моя соседка по палате?

– Погоди, злоупотреблял руководством? Ты о чем?

Оливер краснеет.

– М-м-м, ни о чем.

– Не думаю, что тебе нужна еще какая-то помощь. Судя по социальным сетям, ты неплохо справился. Всем совершенно ясно, что у тебя есть девушка! – Интересно, для Оливера мой голос звучит так же громко, как для меня? Я изо всех сил пытаюсь загнать поглубже этот голос, который все повторяет мне, что Келси больше нравится внимание, чем Оливер.

– Да, точно, – отвечает Оливер, но краснеет еще сильнее.

– Почему ты вспомнил о руководстве? – спрашиваю я.

– Просто! Я просто… забудь.

– Забыть что?

– Ничего.

– Ты уже начал. Очевидно, тут что-то большее, чем «ничего». – Осознаю, как нелепо это звучит.

– Давай оставим это, прошу! – умоляет Оливер.

– Что оставим?

Лицо Оливера с каждой секундой краснеет все сильнее. Он вытирает лоб и скрещивает руки на груди. Я его нервирую и сама не знаю, почему это меня так волнует.

– Пора спать, – резко говорю, вставая.

– Э-э-э, всего девять. Ты нормально себя чувствуешь? – Но в его взгляде читается облегчение.

– Я в порядке! – отвечаю громче, чем хотелось бы. – То есть спасибо.

– Да не за что.

Но он явно не понимает, за что я его благодарю. Я и сама не знаю.

Он обмахивает лицо, а я возвращаюсь на свою половину палаты. Интересно, почему, разговаривая с Оливером, я чувствую себя одновременно и лучше, и гораздо более растерянной.

79. Оливер

Келси написала, что задерживается и не сможет быть у меня раньше двух двадцати пяти.

– Мне так жаль, что я опоздала, – говорит она, когда приходит. – Эта встреча заняла целую вечность!

– Встреча? Какая встреча? – Я растерян.

– С парикмахером! Я отстригла шесть дюймов!

Теперь, когда она об этом сказала, вижу, что волосы у нее и правда смотрятся немного иначе.

– О, просто сложно заметить из-за костюма химзащиты, – говорю.

– Ой, Оливер, ты, конечно, умеешь заставить девушку почувствовать себя особенной.

– Нет. Прости. Твоя стрижка выглядит… мило.

– Мило, ну отлично. Я даже не выкладывала ничего в «Инстаграме», чтобы сначала показаться тебе. Ну, теперь ясно, что зря.

– Прости, – жалко отвечаю я.

Ломаю голову, пытаясь вспомнить подсказки Флоры, чтобы исправить положение. Думаю о руководстве для парней и о том, что сказал Флоре прошлым вечером. Краснею от одной мысли, что чуть не проболтался, что испытывал на ней приемы из руководства.

Выглянув в окно, снова оборачиваюсь к Келси, которая смотрит на меня сердито.

– Прости, – повторяю. – Думаю, мне пора проверить зрение или мозги. Твоя прическа и правда… очаровательна.

Должно быть, я выбрал верное слово, потому что Келси уже не выглядит такой рассерженной.

– Я тебя прощаю, – говорит она. – Но не хочешь ли ты для начала узнать, почему я подстриглась?

Я-то думал, что она подстриглась потому, что ее волосы отросли, но что-то подсказывает мне, что не стоит говорить это вслух.

– Очень хочу.