Карантин

И это кажется таким… фальшивым. Нереальным. Даже несмотря на то, что все реально. Но как можно передать запах больничной палаты, шуршащие звуки, которые Оливер издает во сне, страстное желание подышать свежим воздухом в посте в интернете, который увидит куча незнакомых людей? Я придумала хештег #карантинейджер, потому что хотела помочь Оливеру заполучить девушку мечты. И не ожидала, что так много людей заинтересуется этим. Не ожидала, что Келси получит так много внимания, будет им наслаждаться.

И я не ожидала, что кто-нибудь узнает о нашем поцелуе. О поцелуе, о котором я не могу перестать думать, о котором, готова поспорить, Оливер жалеет.

А может, я не засыпаю, потому что понятия не имею, что скажу папе и Голди утром. И все еще сердита на папу. Я по-прежнему не понимаю его и по-прежнему не знаю, что думать о Голди.

Почему не он пригласил меня в гости? Почему об этом подумали только мама и Голди? А что если б они не подумали? Мы б так и жили до тех пор, пока однажды он не перестал бы меня вспоминать? В ожидании, пока соответствующая часть мозга, все клетки, просто умрут, и я исчезну из его жизни, будто меня никогда не существовало?

Утром в глаза будто песка насыпали. Так часто бывает, если не спать допоздна.

Заглядываю в телефон и пугаюсь всех этих незнакомцев, которые обсуждают меня, анализируют мое лицо, задают вопросы. Пугаюсь и еще чувствую… фальшь. Эти люди ничего не знают обо мне. Обо мне настоящей. Не знают, что больше всего я люблю жареный сыр, что ненавижу изюм, что во втором классе сломала себе запястье, что боюсь плавать в океане. Понятия не имею, как выразить это через фотографию, да и не хочу.

Я опускаю телефон, снова чувствуя зуд и беспокойство, и иду в ванную. Вожусь с волосами, корчу рожи, смотрю, как выглядит мое безумное лицо. Оливер прав, нос действительно морщится, когда я злюсь. Как я не заметила этого за все свои шестнадцать лет?

Оливер.

Мне очень не хватает наших разговоров. Не стоило так грубо отвечать ему прошлой ночью. Не его вина, что ситуация с моими родителями такая неловкая и странная. Хотя у него, кажется, не лучше. Я действительно много пропустила, пока болела и спала, и я все еще не знаю, где его отец. Если он у него есть. Кажется, на базе он упоминал, что живет с мамой, и ни разу не говорил об отце, как будто его у него нет и никогда не существовало.

Интересно, не хочет ли мой папа, чтобы меня никогда не существовало?

Возвращаюсь в постель и вижу, что Голди – а не мой отец – написала мне, что они в аэропорту и уже готовы ехать в больницу.

Ведь именно мачеха должна сообщать, что отец собирается навестить свою дочь на карантине!

Пишу Оливеру: «Извини. Тяжелая ночь».

На часах немногим больше восьми, и на другой стороне палаты тихо, но он отвечает: «Без проблем».

Размышляю, что бы ему написать, как: «Я тут, если захочешь поговорить».

Сердце слегка встрепенулось в груди. Вспоминаю, что хотела включить это в свое руководство для парней. «Убедись, что ты доступен для девушки, и она всегда может поговорить с тобой. Отнесись к этому серьезно».

Он что, отрабатывает на мне приемы из своего собственного руководства? «У него есть девушка», – напоминаю я себе.

Но быстро забываю об этом, поскольку вижу, как в коридоре одеваются папа и Голди. Оба кажутся напуганными. И в отличие от Келси, которая просто притворяется, они напуганными по-настоящему. Джои показывает, как надевать костюм химзащиты, а папа все не может попасть в рукав.

Он вытирает лоб, и я вижу, что там выступил пот.

Наконец, папа натягивает костюм, Голди надевает свой, оба следуют через шлюз за Джои и оказываются в моей палате.

– Флора! – восклицает папа. – Ее можно трогать? – спрашивает он Джои.

– Конечно, можно, – отрезаю я. – Зачем, по-твоему, вы надевали эти костюмы?

– Вот это моя Флора Крутышка, – улыбаясь, говорит папа. Он дал мне это прозвище, когда я была в четвертом классе и подралась на детской площадке с какими-то ребятами постарше, которые обижали Рэнди.

Он склоняется обнять меня, но это объятия, которыми обычно обмениваются с мало знакомыми людьми, например, с приятелем друга после большого совместного ужина. Голди по-прежнему стоит рядом с Джои.

– Ты тоже можешь меня обнять, – говорю я тем же раздраженным тоном. Все, что сказала мне о ней мама, затерялось где-то в голове.

Голди подходит к моей койке, и я замечаю слезы, текущие по ее лицу. Она наклоняется обнять меня, обнять по-настоящему.

Когда она отстраняется, то говорит:

– Мы так рады, что тебе лучше. – Конечно же, первое, что она говорит, это «мы».

– Спасибо, я тоже, – отвечаю я сквозь зубы. – Эй, не стесняйтесь фоткаться. Эту маску мне осталось носить всего лишь несколько часов. Наша тема все еще в тренде. Может, и вы попадаете в лучи славы!

Голди растерянно смотрит на меня.

– Я не хочу трендов. Я выкладывала все это, потому что беспокоилась. И беспокоюсь. Думала, вдруг тебе станет лучше от того, как много людей беспокоится о тебе.

Не хочется говорить ей, как хромает ее логика, поэтому молчу.