Карать карателей

Не уступай, ты будешь обречен,
Палач в ответ на все твои уступки,
Смеясь, тебя объявит палачом,
Воткнув под винт кровавой мясорубки.

Вот стихи, в которых так причудливо переплетаются 41-й и 14-й годы, что не поймешь о чем они, о Киеве тогда, или о Славянске и Луганске сейчас.

Да что вы знаете про нервную нагрузку?..
Противогаз. Воздушная тревога.
Бомбоубежище. Сосет младенец блузку;
Нет молока, но в блузке есть немного.

Бинты кончаются. Кончаются носилки.

Наркоз для раненых — бутылки русской водки.
Особо ценятся окурки и обмылки,
А также ватники и толстые подметки.

Мы отступаем, но за нами — Чувство Дома,

И страшной силой обладает это чувство,
Оно и есть военное искусство!
А без него — страна пылает, как солома.

А вот ответ всем тем, кому подавай про ежиков и котов, а антирусофобская публицистика Мориц поперек горла.

Публи-публи-публицистика,
Завопили русофобы!
Раньше — лирика и мистика,
Дар поэта высшей пробы,
А теперь назло историкам
Вы Россию возвышаете, —
Надо грохнуть вас топориком,
Вы ужасно нам мешаете!
Вы — изменщица коварная,
Мы любили ваше детское…
Ваше имя — жуть кошмарная
Там, где войско наше светское.

Мне нравится боевая публицистика сегодняшней Мориц: поэт в России — это пистолет. Но я и впрямь вырос на ее ироничном добром абсурде, а потому особенно удачными мне кажутся эти стихи, где военный пафос и задорная детская ирония переплетаются в гимн повстанческому ПВО. По-моему, это шедевр.

Самолет летит бомбить,
Он летит тебя убить!
Если ты — не идиот,
Ты сбиваешь самолет:
Или ты его собьешь,
Или он тебя убьет!
Если он тебя убьет,
Этот храбрый самолет,
Он — отважный патриот,
Ты — убитый идиот.

Если все наоборот,

Очень жалко самолет!
Очень жалко самолет,
Если все наоборот, —
Он погиб, как патриот,
Он летел тебя бомбить,
Он хотел тебя убить.
К счастью, ты — не идиот!

Я рад, что мы и мое поколение выросли на стихах Юнны Мориц. И втройне рад, что с её стихами моему поколению не стыдно сражаться и, если надо, умирать.

Опубликовано: «Известия»

11 июля 2014

Баталист вечности

Внезапная и преждевременная кончина 16 июля на 44 году жизни Павла Рыженко — тяжелейший удар для русской культуры. В самом расцвете творческих сил от нас ушел мастер сочетавший утонченность детального реалистического письма — почти утраченную современными художниками, мощный талант военного и исторического живописца, умение эмоционально захватывать зрителя пронзительными сюжетами и, что особенно удивительно, бескомпромиссный русский патриотизм.

В давнишнем нашем споре патриотов с космополитами одним из постоянных аргументов последних была навязчивая тема, что патриотическому искусству не хватает утонченности и техничности, что всё это поп-арт для бедных, потакание «низким вкусам толпы», в то время как пародийный лай и публичные хулиганства да инсталляции постмодернистов — это передний край искусства и бездна благовкусия. Особенно доставалось во всевозможных «огоньках» учителю Павла Рыженко — Илье Глазунову, чья манера письма порой приближалась к лубку и плакату (не вижу в этом, впрочем, ничего дурного).

Рыженко взял у Глазунова любовь к историческим сюжетам, умение доводить идею до плакатной наглядности, но придал своему письму тщательность, отсылающую даже не к Сурикову или Васнецову, а к прерафаэлитам и академистам.

Говоря по-простому — Рыженко умел рисовать и умел класть краски. Поскольку большинству современных художников, особенно представителей «актуального искусства», это умение не присуще, фигура молодого баталиста, тесно связанного с последним бастионом русского реализма — студией военной живописи имени Грекова — уже по одному этому была почти скандальной.