Карать карателей

Еще одна пронзительная картина — «Афон. (Есаул)». Русский беженец, сражавшийся за Белое дело и проигравший, пришел на Афон, чтобы стать монахом. Мы не видим ни знаменитых лавр, ни монахов, только уставшего человека в военной форме и ослепительное слияние неба и моря. И мы понимаем, что здесь, на Святой Еоре, этот измученный путник будет с Богом.

Тема эмиграции с пронзительностью раскрыта Рыженко в триптихе «Русский век». В левой его части «Пдрские погоны» (2007): офицер Русской армии прощается со своей гордостью, средоточием своей чести, которое теперь не в чести ни у красных, ни даже у февралистов-белых. Он уходит воевать в Добровольческую Армию с простой трехцветной нашивкой, а погоны зарывает в землю. Одна из шедевральных работ — правая часть триптиха — «Пасха в Париже» (2007). В подсобке завода «Рено» небольшая группа русских эмигрантов справляет пасхальную службу в честь Воскресения Христова. Еще недавно — главный праздник Империи, огромные Крестные Ходы. И вот — ничего кроме этой подсобки и памяти о былом.

Настоящей публицистикой в красках стал «Страшный Суд» Рыженко (2007), написанный им для собора в Якутске и шокировавший многих на выставке художника в Манеже в 2008 году. Я помню свое собственное ощущение, как я стоял перед этой картиной и не мог поверить, что кому-то хватает смелости так писать. Мне всё казалось, что это сейчас запретят и я буквально за руку притаскивал знакомых показать им эту картину «пока не закрыли». Об этой работе Рыженко я написал своё первое о нем эссе — «Художник на весах Вечности».

Политическая и идейная актуализация ада и суда Божия была нормой и в средневековой иконописи, и в поэзии (имени Данте, думаю, будет достаточно). Однако никто не ожидал, что современный русский православный художник возьмется за это оружие с такой решительностью и остротой. В картине много общего с глазуновскими коллажами, но есть и принципиальное отличие — строгий реализм письма в сочетании со следованием православному иконописному канону. На этом стыке — воспроизведение канонической композиции, но при этом актуальный политический реализм, происходит настоящий разрыв шаблона: Страшный Суд и воскресение переставали быть символической условностью, превращаясь в то, чему суждено быть в материальном мире и что идет уже сейчас.

Противопоставление телесного воскресения Святой Руси и суровой расправы Ангелов над натовскими военными, гомосексуалистами и защитниками абортов явно не вписывалось в стандарты современной политкорректности. Впрочем, еще больше возмущало некоторых приравнивание византийского и русского воинства от первых князей и казаков до солдат Великой Отечественной и кавказских войн (сейчас Рыженко, несомненно, прибавил бы к ним ополченцев Донбасса) к воинству Царя Небесного. Русская рать как ангельский легион — своеобразный смысловой предел русской батальной живописи.

В преддверии юбилея Великой войны Рыженко создал цикл посвященных ей полотен, из которых самым пронзительным является «Стоход. Последний бой Лейб-гвардии Преображенского полка» (2013) — героический и трагический эпизод Брусиловского прорыва. Трое гвардейцев стоят над полем смерти с изорванным полковым знаменем, поднимая в атаку остальных. Один из них похож на донбасского главкома Игоря Стрелкова и это не случайно, он был консультантом картины по военной форме.

Просьба молиться за Стрелкова была последней на сайте Рыженко за два дня до кончины.

Перечислить все наследие Рыженко, оставленное им меньше чем за два десятилетия, невозможно. Портреты русских царей и государственных деятелей (Ивана Грозного, Малюты Скуратова, Федора Иоанновича, Алексея Михайловича), пейзажи, батальные сцены и сцены из монастырской жизни. Это был один из самых плодовитых и при этом тщательно работавших мастеров за всю историю русской живописи, сочетавший иконичность, идеологичность и детальную проработку материала.

Назову только еще одну, отчасти особняком стоящую работу — «Выбор веры. Святой великомученик Георгий Победоносец». Можно было бы ограничиться противопоставлением святой воин — жестокий царь, сделать акцент на мучениях святого, как и поступало большинство живописцев. Однако Рыженко пошел по другому пути — его Рим тщательно археологичен — перед нами тот самый город, тот самый Диоклетиан, узнаваемый по сохранившимся статуям. Город одержим декадансом, его языческие курения — это не столько почесть высшим силам, сколько прославление своей чувственности. Сила его легионов — не служение порядку, а потакание тирании. И те, кто как святой Георгий и царица Александра не хотят участвовать в этом бесновании, сохраняют верность Богу и облику человеческому — враги, возмутители спокойствия, которые должны быть вычеркнуты из жизни, должны не напоминать о другом, высшем порядке бытия.