Карать карателей

В 1989–1991 гг. волна бархатных революций и пробудившихся восточноевропейских национализмов разрушала сперва советское имперское пространство, а затем и русский мир, разрезая тело русской нации по живому. Новообразованные национальные государства — Эстонии, Латвии, Молдавии, казахстаны, и уж в первую очередь Украина — щедро получали наделы русской землицы с русскими подданными и с приговоркой: «Вам можно, русским — нельзя». Русским свой национализм и свои мечты о национальном объединении были запрещены. Одинокий случай Приднестровья, где русские не захотели румынизироваться, казался вопиющим скандалом, который следует как можно скорее замести под ковер.

Вся конструкция Восточной Европы после 1991 года, вся геополитическая система ее базировались на раздроблении и унижении русского народа и на категорическом запрете на саму возможность русского национализма и стремление к национальному воссоединению.

Когда осенью 2013-го начался второй Майдан, то его главной презумпцией было предположение, что русским никогда и ни за что не разрешат сделать ничего подобного. Что очередной нацбилдинг будет опять протекать на русских костях и за русские деньги. Что идеологией этого нацбилдинга станет противопоставление России как Азии и царства тьмы Украине как Европе и царству света. И российская власть до какого-то момента охотно играла в эту игру, супила брови и изображала из себя Орду.

Тем большим шоком для всех оказалась «Русская весна» — то есть классическая национальная, этническая, ирредентистская революция в лучших традициях «весны народов».

Революция, в ходе которой русские заявили о своих правах как этноса. Заявили очень вежливо и старомодно-европейски. (Минкульт наш неправ, конечно, что мы — не Европа. Русские — европейцы, палеоевропейцы со старомодными этическими, политическими и вкусовыми понятиями и с беспощадно модерновым и изобретательным техническим мышлением.) В ходе которой проявилось самоосуществление русской нации, долго вызревавшей во внутриполитических спорах в России и вдруг неожиданно давшей выход в традиционном для русского народа и государства внешнем геополитическом действии. Россия ведь не существует, если не присоединяет земли. Политический архетип России — это собирание земель.

То, что речь при этом, однако, идет именно о русском национальном самоосуществлении, а не о советской ностальгии или фантомном империализме, говорит тот факт, что одной из решающих предпосылок русской весны был полный и бескомпромиссный психологический разрыв с украинством и с комплексом «старшего брата».

* * *

Психологическая подготовка к русской весне шла под лозунгом «Отдайте все наше и валите». Русские — это русские. Украинцы — это украинцы. Украина имеет полное право при полном нашем соседском равнодушии вступать хоть в Европу, хоть в Соединенные Штаты Бразилии. Но… в своих этнокультурных границах. Украина не может похищать у России и русских то, что составляет часть русского мира, русского наследия и досталось Украине исключительно в рамках территориальных перетасовок в составе СССР. Русские не претендуют ни на какое имперское господство над украинцами и не потерпят украинского имперского господства над русскими.

Такой безжалостный хирургический подход, стопроцентный русоцентризм «Русской весны», стал полным шоком для украинских шовинистов. И они включили привычную истерику «не братья вы нам», рассчитывая получить привычную и ожидаемую реакцию: «братья, братья, давайте жить дружно!» — с тем, чтобы опять начать шантажировать. А получилось нечто прямо противоположное — русские охотно подхватывают и подчеркивают указания на противоречия двух этносов, видя в этом подтверждение того факта, что русские не могут быть младшими «в Украине».

В этом смысле характерна судьба смешного стихотворения Анастасии Дмитрук «Никогда мы не будем братьями» (написанного, кстати, на «небратском» языке). Оно вызывало явно непропорциональный своим поэтическим достоинствам интерес, своеобразный восторг и море ответов в России именно потому, что довольно четко выразило как раз русское настроение — полное нежелание дальше поддерживать семейные связи с опостылевшим «небратом», желание подчеркнуть превосходство русской развитой городской цивилизации, которую одинаково строили и великороссы, и малороссы, над близоруким хуторским миром «украинца».

Раскачивание украинской стороной темы «небратства» и отчуждения от русских привело к самоопределению уже русской идентичности через отрицание украинства. И первые же результаты этого самоопределения были впечатляющими — Россия стала обращаться с вымышленной, проектной Украиной холодно и бесстрастно. Как с объектом. Уже не русские стали топливом для украинского нацбилдинга, а Украина стала удобрением для цветения нацбилдинга русского.

Россия уже не «сосредотачивается». Она выходит из берегов искусственного сжатия к своим естественным границам. Воздух «Русской весны» пьянит и наполняет грудь восторгом. Я хочу, чтобы это продолжалось.