Вот так просто влезть в поселок, где живут сотни людей… могли бы жить сотни людей, если бы она не гоняла их отсюда, как бродячих кошек, стоит им сунуться сюда. Приехать в свои же собственные дома…
– Она что… – Я сглотнул. Голос был как чужой. – Она что, совсем ничего не боится?..
– А чего ей бояться? – Катя посмотрела на меня. Взяла из моих пальцев бинокль, с досадой насадила крышки на объективы. – Ладно, пошли.
Когда мы добрались до дома Карины, уже стемнело. Фары «козленка» высветили черную морду «ауди», каменную арку.
– Сразу за мной не выезжай, – попросила Катя. – Дай мне пятнадцать минут.
Я кивнул. Я уже не удивлялся, что она относится ко мне в прошлом времени. Как к уже пойманному, распотрошенному и прирученному.
Может быть, не так уж она и не права…
Катя уже взялась за ручку дверцы, когда я решился:
– У тебя есть карта поселка?
Она вздрогнула. Медленно сняла пальцы с ручки, опустилась в кресло. Повернулась ко мне:
– Ты сумасшедший.
– Это значит – да?
Она молча глядела на меня. И…
Не уверен, что она считала меня сумасшедшим. Кажется, в глубине глаз мелькнуло что-то теплое. Она ждала, что я это сделаю. Надеялась. Несмотря на все слова и собственные же доводы.
– С собой? – спросил я. – На мотоцикле?
– Нет. – Она мотнула головой.
Жаль…
– Ее можно где-то найти? Чтобы быстро?
Она вздохнула. Потерла пальцы, глядя себе в колени. Покрутила кольцо на правой руке, на безымянном пальце. Тонкое серебряное колечко, в котором вдруг вспыхивали и тут же гасли звездочки чистейших цветов… Крошечные бриллианты? Несколько крупинок, по всей длине кольца.
– Быстро… – пробормотала она и вздохнула. Посмотрела на меня. – Я приеду завтра. Привезу тебе карту.
Только ли ради карты?..
Но я промолчал. Пока рано. Пусть созреет. Просто сказал:
– Спасибо.
Она потянулась к дверце, и тут я вспомнил.
– А от твоего парня ничего не осталось? – спросил я.
Она хмуро посмотрела на меня.
– Да нет, не его вещей… А этих. – Я кивнул в темноту за арку, на дом чертовой суки. – Их книжек не осталось? Они разве не забирали их книги из алтарей?
– Зачем тебе? Там же не разобрать ни слова.
– Так есть?!
– Тебе что, очень надо?
– Очень.
Она что-то прикинула. Пожала плечами:
– Привезу.
– Где?
– Где и сегодня. У морга.
– На пустыре? В кафе?
– Я сама тебя найду.
И она вылезла под моросящий дождик. Мелькнул отсвет на кожаном плаще – и растворилась в темноте.
Я сидел, следил за стрелками часов и слушал, как дождик стучит по кузову.
Денек выдался тот еще. Одно, другое. Туда, сюда… Хорошо еще, что все не слишком далеко друг от друга. Все в пределах Московской области, все к западу от города, все почти рядышком, если мерить привычным путем отсюда до Смоленска…
Круг за кругом секундной стрелки – пятнадцать минут прошли, но я не спешил заводить машину. Сегодня я и так уже узнал много – и куда больше, чем я хотел и рассчитывал, черт бы все побрал! – но было еще что-то…
Какое-то зудящее чувство, что я что-то недоделал. Что-то должен был сделать и не сделал. В чем-то не разобрался…
Предчувствие?
Я бы не сказал. Обычно предчувствие накатывало совсем иначе. Но, в конце концов, что я знаю об этом?
Я слушал дождь и пытался понять, к чему же относится это чувство незавершенности. Поселок и чертова сука? Книга для Дианы? Катька и компания ее парня?..
Наконец я взял фонарь и вылез из машины. На заднем дворе я постоял над кострищем, вороша ногой угли и кости. Но нет, не здесь…
Я пошел в дом. На кухне висел запах кофе, оставшегося на донышке турки. Но нет, не здесь…
В гостиной. Когда Катька сидела в кресле, поджав под себя ноги, и мы говорили. Что-то зацепило мой взгляд и мысль, но разговор был важнее. А вот теперь, когда Катька уехала, эта заноза опять вылезла…
Свет не работал, генератор в сарае давно встал. Я водил фонариком, оглядывая кресло, пол, камин, стены…
Камин. Каминная полка.
Я подошел, оглядывая ряды фарфоровых зверят, две фотографии в рамке, шкатулка с двумя китайскими шариками-колокольчиками… Я вернул луч фонаря на фотографию.
Кто это? Его отец? Дед? Вылитая копия, и даже усы подровнены точно так же. И точно такой же прищур, чуть больше на левый глаз…
Карточка была старая. Черно-белая фотография стала серо-желтой. Дед его еще совсем молодой, моложе самого усатого. В полевой военной форме. Улыбался, глядя в камеру и обнимая рукой за плечи – неулыбчивого, хмурого, в немецкой форме, явно офицерской, хотя и ужасно заляпанной грязью. Только фуражка на немце была чистенькая. И погоны протерты. Полковник.
Вторая фотография тоже была старая и посеревшая. Когда-то это был солнечный день, от которого теперь остался поручень мостка над развеявшейся рекой. Две молоденькие девчонки. Подружки в обнимку. На одной платье в горошек и светлые туфельки. На второй белый халат, из-под которого выглядывал сверху ворот гимнастерки, а снизу край солдатской юбки, в руке она сжимала что-то белое. Косынка? Не знаю… Зато я знал ее лицо. Невозможно было не узнать.
Я стоял, переводя луч фонаря с одной фотографии на другую. В одинаковых рамках. Простые деревянные рамки, потемневшие от времени.
Дед, вылитый внук… Бабушка, вылитая внучка…