Каратель

Сука нащупала-таки фонарь, и уже поднимает его, пытаясь… Оп! Мощным ударом ноги Ахмет выбивает у бабы фонарь, баба ойкает от боли и тут же валится от прилетевшего из темноты удара в голову. Теперь можно поспокойнее — Ахмет быстро дорезает бестолково щупающих тьму баб, и бежит дальше. …Оба-на, сука, услышал, что ли… — охранник стоит, подобравшись, и шарит стволом в направлении тоннеля. Но психические закономерности — вещь упрямая, не может человек спокойно стоять спиной к неизвестному, и охранник, наконец, коротко оборачивается к уходящему во тьму тоннелю. Три выстрела сливаются в один, разнося не успевшую повернуться башку. Сбросив пинком накрывшее винтовку тело, Ахмет хватает его кургузую уродку, и летит по трапу, пытаясь опередить последнего. Рассматривать помещение, в котором оказался, на ходу не очень-то удобно, но в общих чертах примерно понятно — это триста двадцать пятый, то место, куда приходили вагоны с отработанными топливными сборками. …Блин, работал же рядом, че б не зайти как-нибудь, щас бы расположение знал… — мелькает в голове, но запоздалых сожалений уже не нужно — в приоткрытой воротине мелькает зад хамвика.

…Твою мать! — подобравшись вплотную, Ахмет восхищенно разглядывает последнего оставшегося в живых врага. — Донт, ептыть, ворри. Би хеппи, да, чмо? Плежа-межа, да? Ща, родной… Нервное напряжение выбрасывает на поверхность памяти насмерть, казалось, забытые уроки английского: чахлая бегония, вся в меловой пыли, портрет Шекспира над доской, унылый голос Русика Шестопалова, безнадежно пытающегося выговорить «зэ вэжа ыз файн», и мягкие, круглые титьки англичанки, опять, сука, пришедшей без лифчика, заставляющие весь урок ерзать, пристраивая в режущих штанах ноющий кол члена — сука, ах ты сука…

В хамвике, под вой печки и рокот двигателя, качает головой в такт плееру Римас Пакачюс. В принципе, нарушение — но какой, скажите, дурак будет вышагивать вокруг джипов с винтовкой наперевес? В двадцать-то с лишним градусов? Внутри зоны, окруженной интеллектуальными минными полями, нашпигованной датчиками, регулярно просматриваемой спутниками. Да и янки не идиоты, будь здесь хоть чуть-чуть опасно, хрен бы они полезли в эту дыру. Римас насмотрелся на них — нет в мире более трусливого народа, у них мужики как бабы, а бабы… Бабы — да, это нечто. Не дай Бог пододвинешь такой банку пива за стойкой — все, море ужаса: что ты, как будто по заднице ее шлепнули, все ее права разом нарушили, только сами, только они могут подойти к парню… Наверное, не стоит так уж стараться попасть в Штаты; хоть там, говорят, платят чуть ли не так же, как в этой дыре.

Римас рефлекторно оглядел панораму заснеженного завода, мрачно обступившего громадный пустырь с двумя крохотными джипами перед воротами в сером бетонном корпусе. Что-то царапнуло по вниманию. …Что там, вроде еще вот недавно ничего не было… — Римас не спеша обернулся, пытаясь разглядеть через покрытое разводами стекло то ли тряпку, то ли еще какой мусор, не замеченный им ранее — и замер, пытаясь проморгаться: тряпка встала, обернувшись каким-то незнакомым человеком, с длинной черной бородой. Человек шел к Римасу, сотрясаясь то ли от кашля, то ли… да, от смеха. Римас попытался приоткрыть дверь, чтоб лучше рассмотреть неожиданного визитера, но очки тут же прихватило, и стало нисколько не лучше, чем через примороженное окно. …Форма наша, индиец какой-то; точнее, сикх? Вроде они бороды носят; че-то я не видел его раньше. И смеется — че смешного? Напугать хотел, что ли… — до литовца все никак не могло дойти, и так и не дошло, пока рыдающий от смеха Ахмет не саданул прикладом ему в переносицу, разбрызгивая хрупкую пластиковую оправу.

15

Сережик проснулся от странного звука — по тоннелю приближались голоса. …С кем это он? — никак не мог взять в толк парнишка, но на всякий случай положил у щели фонарь и взбежал на второй ярус, изготовившись к стрельбе. Решил выпустить, если что, рожок и дунуть наверх, в потерну. В голове у Сережика крутились самые дикие варианты, один хлеще другого, но расслышав, как у самых дверей Ахмет повелительно прикрикнул на своего собеседника, Сережик успокоился и стал с интересом наблюдать за происходящим.