Каратель

— Старый не велел. Сказал, типа кто сегодня жизнь отнимал, то если уснет — будить нельзя, «там» типа кто-то обидится или еще че-то. То ли шутит, то ли хуй знает… Это че он, всегда так?

— Да сколько знаю, всегда, — через зевок ответил Сережик, пытаясь нашарить вытянутыми к печке ладонями хоть немного тепла. — У него никто никогда не знал, шутит он или сурьезно… Ну, че там мужики, как дышут?

— На том сошлись, что он сам, один, идет и приводит оттуда одного ихнего военного. Желательно, чтоб начальничка хоть какого.

— Эт зачем? — фыркнул Серега.

— Ну, чтоб поколоть его принародно да все проверить, раз нонешние двое ниче толком сказать не могут. Да это так все, отмазон. Все это от Токаря идет, он просто ссыт, вот и все. Еще б Губу спросили, идти воевать или все-таки лучше в подвале посидеть… — презрительно скривился Сытый, раскалывая обломок дверного косяка штык-ножом.

— Токарь вроде как не сыкло… — полуутвердительно обронил Серега, инстинктивно устанавливая с Сытым формат подчиненности: тот, кто объясняет свои слова, уже как бы пригинается.

— Ну не сыкло, да. Просто так замечено, что если он в чем-то не шибко уверен, то до последнего тити мнет. Мужики оттого к нему прислушиваются, что с ним-то точно под тапок не залезешь. Но не сыкло, нет. Видал, как он сегодня?

— Да, неплохо отработал, — важно отметил Серега. — Троих как самое малое за ним надо считать. Наверно, больше на самом деле. Старый говорил… О, а он сам-то где? Отбился?

— Не, в подвале с этими вожжается.

— Пойду-ка дойду до него…

— Слышь, Серый. Не ходи, ну его.

— А че такое? Не велел?

— Да не… С ним Токарь сначала вниз пошел, сам этих послушать хотел… Как бы от опчества.

— И че?

— Да ниче. Подымается минут через десять, морда как у потерпевшего. Мужики его спрашивают, типа ну че, че там эти поют, а он «идите», говорит, «сами смотрите, кому жрачку не жаль».

— А в карауле кто?

— Губу подняли. Выспался уже.

— Пойду гляну, как он там караулит… — поднялся Сережик, но пройдя по гулкому коридору второго этажа, на лестнице свернул вниз.

Однако вместо истошных воплей, ожидаемых Серегой, стылая тьма подвала встретила его могильным безмолвием. Устав пробираться вдоль стенки, Серега вытащил нож, отколол от ближайшего косяка длинную щепку и шел дальше в ее колеблющемся красноватом свете. Ага, вот они где. Когда до падающей из двери полоски неверно мечущегося света осталось несколько шагов, приглушенный голос Старого попросил свалить и вернуться не раньше чем минут через пятнадцать с хозяйской винтовкой и комплектом снаряги.

— Старый, а на хуя? — удивился было Серега, но ответа не последовало, и юный Хозяин поплелся исполнять поручение.

Вернувшись почти через час — поди-ка собери все в темноте из беспорядочной груды, Серега сначала на ощупь, а потом на глухой голос Старого добрался до дрожащей полоски света и толкнул разбухшую дверь. От вывалившегося из-за двери запаха пареньку показалось, что вместо говна в его кишках очутилось колючее ледяное крошево.

В теплоузле сидели Старый и тот из взятых с утра хозяек, что поздоровее. Серега даже удивился — они пристроились на ржавых задвижках вокруг ящика со свечкой, напоминая не пленного и допрашивающего, а двух сантехников, дружно задумавшихся над сломанным унитазом. Свалив кучу у входа, молодой подошел. Нет, пленный сидит как-то…

Приглядевшись, Серега с трудом устоял на подкосившихся ногах, едва не вывернувшись наизнанку — пленный держал в руках криво отрезанные муди и еще какой-то мокро блестящий в полутьме орган, и было видно, что он силится удержаться и не выпустить вместе со смехом или воплем остатки разума, мечущиеся в его лопающейся от ужаса голове; пар вылетал из его ноздрей в каком-то невероятном ритме, словно пленный не хотел нормально дышать и придуривался. В углу, за спиной Старого, на теряющихся во тьме трубах, что-то белело — и, приглядевшись, Сережик снова едва успел задавить дернувшийся на выход едкий желудочный сок.

С недавних пор почувствовав за спиной молчаливую силу, Сережик не успел не то что научиться ею пользоваться, но даже еще не привык всегда помнить о ее присутствии. Теперь он не то что вспомнил, а прямо-таки ухватился за нее, как за последнюю соломину, удерживающую его на краю безумия, доверху затопившего этот промороженный теплоузел.

— Че ручки опустил? Устали ручошки-то, а, Эдгар? Держи-держи, не роняй, — голос Старого, задумчивый и умиротворенный, был бесконечно далек от человеческого, хотя вроде бы ничем и не отличался.

Видимо, пленный придерживался сходной точки зрения — жалобно зыркнув на Серегу, он вернул расширенные до предела зрачки на Старого, шустро вернув руки с мясом в исходное положение «перед собой».