Каратель

…Он ебнулся… — обмер Серега. — …С катушек съехал… Воображение услужливо ткнуло PLAY, и перед Серегой пронесся кровавый ролик, в котором роль главного монстра играл взбесившийся Старый, с выросшим до полуметра кухарем в руках и остановившимся взглядом мутного от безумия глаза, деловито режущий всех попадающихся под руку. …Че ж делать-то… Трудно сказать, какое решение принял бы Серега, но Ахмет, заметивший неладное, поспешил исправить ошибку:

— Сереж, нехорошо. Хозяину нельзя лицо терять. А если б твои щас здесь были? Ладно, Токарь вон нарыгал в углу и сдриснул; а если б остался?

…Че за хрень. Вроде так же говорит… — в голосе Старого ничего не изменилось, но теперь Серега не видел в нем ничего не такого и осторожно расслабился, стараясь как-то замаскировать отпускающий ужас:

— Дык тут мясник бы обрыгался, Старый. Че ты с этим сделал-то… Одни вон запчасти…

— А это не я, — ухмыльнулся Ахмет. — Я только так, нюансы внес, а в основном вон, евонный землячок старался. Или муж. Или жонка… Никак, Серег, не разберусь в их семейном положении. Да, Эдя?

— Да-а-а… — торопливо проскулил пленный, поднимая ошметки повыше.

— Так ты теперь у нас вдовец?

— Да-а-а… — на той же самой ноте, как автомат. Серега вспомнил, как мало колебался этот здоровый бык, кого из своих оставить живым, когда Старый перед отходом бросил ему пистолет и показал на замерших на снегу товарищей. …АААА-а, вон оно че. Они че, все что ли там пидарасы…

— Или вдова? — продолжал балагурить Ахмет, скалясь жуткой резиновой улыбочкой.

— Да-а-а…

— Вот видишь, Серег. Никакой, блядь, определенности. «Как у наших у ворот Шарик Бобика ебет», — с чувством продекламировал Старый, и от звуков его голоса пленный вздрагивал, как от затрещин. — «А потом наоборот — Бобик Шарика ебет…» Тьфу, суки. Как земля вас носит, не пойму… Ты все принес?

— Ну да. Волыну, разгрузку, всю хуйню ихнюю.

— Хо-ро-шо… — Старый встал, и пленный судорожно сжался, покосив неустойчиво стоящую задвижку, упал, но не выпустил окровавленные ошметки из рук.

— Ну че ты, бык комолый? Брось каку-то… — с той же жуткой ухмылочкой скомандовал Старый. — Тащит с пола всякую хуйню, Сереж. Как, блядь, дитя малое. Только отвернешься, а он опять где-то письку нашел и сосет. Прям не знаю, че с ним делать.

— Мы че сейчас, куда? — спросил Серега, надеясь поскорее покинуть это воняющее страхом и смертью помещение.

— Ты — никуда. Пока что. А мы с Эдькой прогуляемся. По свежему воздуху. Маш, а ну, одевай-ка снарягу.

Пленный на четвереньках бросился к принесенной Серегой куче. Серега мгновенно поднял волыну и дослал, упирая ствол в покрытую кровавой коростой голову.

— Старый, там винтарь и магазин снаряженный.

И в разгрузке еще.

— А это ничего. Все нормально, Сереж, — отозвался Старый, беспечно поливая угол. — Эдька брат. Эдька по нам шмалять не станет. Не станешь же, Эдь? — не оборачиваясь, Старый поднял руку с кухарем, уляпанным подмерзшей кровью.

— Не-е-ет! Не-е-е-ет! — истошно завизжал пленный, падая и закрываясь окровавленными руками. — Не-е-е-е-ет!

— Ладно, ладно. Никто в тебе, Маш, не сумлевается. Одевайся давай, не заставляй ждать. Сереж, дайко ствола.

Повесив на плечо трофейную винтовку, Старый глянул на часы:

— Малость рановато. Ладно, мужики пусть поспят еще. А мы еще чайку покамест хлебнуть успеем, да, Серег?

— Ага, — кивнул Серега, и по его торопливому тону Ахмету стало ясно — все, Серега принял Рыжую полностью, и теперь он не чистый лист, отражающий мир без задней мысли. Теперь он маленький и неопытный, но Человек Власти. Теперь он весь — задняя мысль.

Деревенская история повторилась. …Что ж, человеческое вытолкнет меня отовсюду, — грустно улыбнулся про себя Ахмет. — А чего хотел? Сам отказался. Людям надо быть с людьми. А мне… А мне надо быть со своими…

Теперь ему места нет и здесь, теперь и здесь выстрел в спину — вопрос не принципа, а времени. И Сережику насрать, кто из его людей и как отреагирует на исполнение Ахмета — но жить рядом с собой Сережик ему не позволит, ни за что. Люди никогда не позволят ходить рядом тому, от кого непонятно чего ждать; люди не любят бояться.