— Не шипи, я понял. Если я не потеряю людей, ты уйдешь. Я покажу тебе куда и как. Я дам тебе то, с чем ты дойдешь. Ты понимаешь, что я тебе говорю, Джонни?
— Да.
— Ты веришь мне?
— Верю.
— Тогда ты мне поможешь перебить всех. И не потерять ни одного.
— Это… Это невофмофно. Фыкф хандрид… Фыффот ин бэйф… на бафе…
— Знаю, Джонни. Поэтому старайся, думай, как дело сделать, — выдержав длинную паузу, Ахмет добился, чтоб Райерсон проникся фактом — он в трубе, из которой есть только один выход.
— Я понял, — кивнул Райерсон.
— Ну все, — поднялся русский, — пошли. Готовь приветствие, ща к народу выйдешь. Которому ты, бля, свободу принес…
31
— Интересно, приведет хоть такого же?
— Тут вернется, и уже хорошо.
— Да, че-то он больно уж круто подписался.
— Серег, а ты че думаешь? Че молчишь?
— Он всегда делает то, что сказал. Сказал — приведет, значит, приведет.
— Ну…
— Да. Солнце-то уж, вон, показалось.
— И главное — как? На блоке че, думаешь, начальство часто бывает? Хы, щас. Начальство, оно в штабах все больше.
— Да я и говорю, что просто одного оттель привести — уже хоть к Герою представляй. Просто сходить-вернуться уже реальное дело, а взять ихнего начальника, хоть самого завалященького, да вернуться… Не.
Как же тяжело. Это, наверное, тяжелее всего — подписаться за другого. И сидеть ждать. Сережик едва сохранял мрачно-решительный вид, но в животе было пусто и холодно, а руки крупно дрожали. Сроки прошли.
Едва раскрывая рот, чтоб что-то отвечать мужикам, Серега лихорадочно считал варианты — как быть, когда солнце станет желтым и надо будет отвести людей обратно. Ведь это все. Конец. Из-за Старого он автоматически становится никем, теперь его сможет послать любой. Или вообще замочить, если начать строить…
— Э, але, гараж! — на крыше захрустели мерзлым железом шаги караульного, — идут!
Толпа, устроившаяся в целой половине домика кладбищенского сторожа, зашевелилась.
— Губа, эй! Че «идут»?
— Ведет, что ли?
— Ну ни хуя себе…
— Так, на месте! — звонко осадил дернувшихся Сережик, не веря своему счастью, — куда, бля!
Выскочил на улицу, автоматически беря на карандаш буркнувшего вслед что-то неодобрительное.
— Старый! Че так долго! — не зная, что сказать, выпалил Серега приблизившемуся Ахмету, косясь на пыхтящего Райерсона.
— Нормально, — отдуваясь, буркнул Старый, толкая пленного к разбросанному близким взрывом углу домика, — заходи, Марк. Встреча с трудовым коллективом.
Мужики угрожающе загудели, пропуская Райерсона внутрь своего кольца. С разлохмаченных балок на крыше спрыгнул Лесхоз, засуетившись у свободной стены, где Ахмет с ночи приказал прикрутить лямки для растяжки языка.
— Вот, готово все, э, Ахмет, ноги сюда вот, руки сюда…
— Э, ты че, родной?! Ну-ка наверх! Сечь! Ты че! — шуганул повеселевший Сережик забывшегося караульного, — сами тут разберемся… Э, это кто там?!
— Обожди, — тихонько шепнул Старый, придерживая Серегу, рванувшегося к мужикам, — там кто-то уже начал долбить пленного.
Немного выждав, Старый обернулся и выдернул Райерсона из толпы:
— Не, ребят. Обожжите его пиздить. На стенку вешать его тоже не будем. Он наша жизнь. А мы — его. Мы теперь с ним роднее братьев. Да, Марк?
— Да, — глядя в пол, выдавил Райерсон.
— Ни хуясь-с-се… Он че, по-русски базарит?! — изумленно протянул кто-то из мужиков.
— А как же. Он у нас пацан не простой, он у нас начальник ихнего первого отдела. Мы его щас посадим…
— Че?! В натуре, особист?! — не выдержал Евтей, — ну… Ну ты это, электровеник!
— Че сказал? Кто он там?
— Это, как его… О, это, ФСБ — помнишь было? Сначала КГБ, а потом ФСБ? Это фээсбэшник ихний, понял?!
— Да ну на хуй!
— Спроси!
— Так, а ну заткнулись все. Слышь, парни, времени у нас немного. Щас я ему вопросы задам, какие хотите, только быстро. Вот бумажка его, смотрите, кто интересуется. И отпускаем его обратно, ему еще до снегоходов на посту топать…
Развороченная с одного края избушка, только что скрипевшая на разные голоса от десятка перетаптывающихся внутри людей, вдруг затихла, и стало слышно, как далеко на кладбище пересвистываются клесты, усыпавшие рябины вдоль центральной аллеи.