Каратель

Власть, впуская тебя в свои истинные коридоры, скромные и тихие, над которыми двести футов гранита с сонной базой вокруг шахты подъемника, умеет дать понять, что такое Долг. И не просто дает понять, а заставляет впитать это понимание до полного растворения и не отстает даже тогда, когда становится окончательно ясно: человек стал еще одним крошечным бугорком на огромной всемогущей опухоли, лишь поверху покрытой тонким слоем страны — с домами, дорогами и толпами в супермаркетах. Любой, ставший бугорком на этом великом целом, никогда уже не предпочтет мишуру истинному. Власть платит своим очень щедро — собой, так никогда не сможет заплатить ни один другой работодатель, и Людям Власти смешно смотреть на миллиардеров, обгоняющих скромные черные доджи в претенциозных лаковых жестянках: селибритиз едут всего лишь из поместья в яхт-клуб, а скромные подполковники и доктора философии едут решать по-настоящему важные вопросы. Какие? Управлять миром. Мир управляется, вы не знали?

Райерсон вспомнил, как на банкете для тех немногих, кто добрался до выпуска, к нему подошел сам Директор. Вечеринку почему-то проводили в конференц-зале страховой компании, занимавшей последние этажи одного из карандашей в аптауне Далласа. Марк тогда вышел на террасу и задумался на крепком вечернем ветру, глядя на бриллиантовые потоки автомобилей, беззвучно скользившие по ущельям меж небоскребов далеко внизу. Как подошел Директор, Марк не слышал, о его присутствии возвестил лишь близкий аромат «Короны Вальведер», донесшийся при очередном затишье. Марк хотел повернуться и поприветствовать Директора, но почему-то не сделал этого сразу, а потом было уже как-то неловко. Марк напрягся и стоял не дыша, словно в ожидании пули в затылок, понимая, что Директор видит насквозь эти смешные метания. Облокотившись рядом, Директор махнул сигарой вниз и, повернув к Марку невыразительное лицо, смахивающее на голову манекена, сообщил:

— Посмотри на них, Марк. Это всего-навсего дрессированные мыши. Как на деревенской ярмарке. Ты же еще застал деревенские ярмарки, сынок? Когда стаканчик сидра стоил дайм, а на русских горках катали за квотер? Там почти всегда попадались такие балаганы, с дрессированными блохами и мышами. Эти аттракционы еще почему-то всегда держали греки.

— Я… У нас таких не было, сэр.

— Как не было? Ты же оки-бой? — недоуменно приокруглил глаза Директор, а Марку опять почему-то стало абсолютно ясно, что Директор ничего не напутал, и изо всех сил постарался не подать виду:

— Нет, сэр, я из Мэна. Саут Робинстоун, может, слышали?

— А, ну ладно. Почему-то казалось, что ты с Мид-Вест… Посмотри, как они носятся, ищут, где бы схватить крошку.

— А… А мы, сэр? Как греки?

— Нет, сынок, бери выше. Греками в этом примере работают немного другие парни. Те, которые так любят, хе-хе, — прополоснуть иногда свой конец во рту у практикантки… Мы — немного другое, вроде…

— Хозяина всей ярмарки? — осмелился перебить Директора бывший курсант.

— Да скорее уж, всех ярмарок.

— Всех?!

— Ну, не совсем всех… пока. Но большинства. Подавляющего большинства, Марк. Вместе с землей, на которой они останавливаются, с городишками, меж которыми кочуют, со зрителями, греками, практикантками — и со всеми мышами, до последней. Так что… ты сделал правильный выбор, сынок, — дважды хлопнув его по плечу, Директор напоследок пыхнул сигарой Марку в лицо и все так же бесшумно исчез, и Марк снова не повернулся, наблюдая за огненной рекой далеко под ногами.

Потом, после работы по всей Европе, Марк сделал для себя еще несколько выводов: убедился, что игра на Правильной Стороне абсолютно безопасна; мало того, ничего надежнее Службы Марк не знал. Когда вокруг полная задница и кажется, что сфинктер вот-вот с грохотом сомкнётся над твоей пропащей головушкой, откуда-то сверху появляется надменно отодвигающая жопу рука, и тебя выдергивают буквально из глотки самого дьявола, и через какой-нибудь час ты докладываешь о достигнутых успехах в кондиционированном модуле, отмытый и при галстуке.

Однако взамен Служба требует тебя всего — ей неинтересны люди, воображающие, что могут не служить ей, а лишь приходить на службу и делать, что им поручают — пусть даже безупречно. Таким нечего делать среди Нас, и если неискренний человек все же оказывается зачем-то Ей нужен, то удел такого — подметать или разносить кофе; на всех уровнях. К Настоящим Делам такого не подпустят никогда, неискренний обречен надувать щеки, для создания прикрытия Настоящим Делам борясь с очередным Панчем на одной из многочисленных рук собственной организации. На этом держится все — неискренним не положено и догадываться о том, ради чего, собственно, существует Служба, даже если снаружи они выглядят немалыми шишками. Если ты хочешь быть на Службе, и быть Ей своим — будь верен до последней мелочи, и только убедившись в твоей искренности, Власть даст тебе высшее благо на земле — абсолютный иммунитет от Всего На Свете.