— Слишком жарко для еды, — прошептал он мне в ответ.
Габриэла вернулась, раздала напитки, и мы с Люком оба сделали большие глотки, практически стыдясь, но с благодарностью, ведь допили свою воду раньше, чем прошли половину пути сюда.
Прошло всего минут пять, прежде чем всё произошло.
Мы дошли в разговоре до сестры Марии, а затем Габриэла спросила, что привело нас сюда.
Я могла бы соврать.
Это облегчило бы всем жизнь.
Но я не хотела.
Она была единственным настоящим родственником, о котором я знала. Я чувствовала, что должна быть с ней хотя бы честной.
Поэтому я рассказала ей.
— Ele te machucou? — спросила она, полностью разбитым голосом. — Ele te machucou?
— Нет, — ответила я твёрдым голосом, потянулась через стол и накрыла своей рукой руку Габриэлы, которая трепала коврик на столе. — Нет, вовсе нет. Ни разу. И никому другому он не позволял меня обижать, — добавила я. — Он просто… Не знаю, был ли у него план навредить мне или допустить к этому других. Это возможно. Но он никогда этого не делал. Наверное, я пробудила в нём очень маленькую человечную сторону. Потому что он не был хорошим, Габриэла, — сказала я, наблюдая, как при этом она слегка поморщилась, но я пока не могла называть её мамой. — То, что он делал с тобой, что он делал со многими другими женщинами на нескольких континентах. Я… я понятия не имела. Он никогда… — произнесла я, качая головой, чувствуя, как глаза снова щиплет от слёз.
— Он не давал ей почуять, каким дерьмом занимается, — поддержал Люк. — Я рассказал ей только после, ну, его смерти.
— А ты откуда знаешь?
Я сделала глубокий вдох, а затем поспешила рассказать, пока Люк не успел ответить. Я хотела быть честной. Но, знаете, чтобы меня не вышвырнули из этого дома.
— Люк тот, кто… находит плохих людей и убирает их с улиц.
— Я не коп, Эван, — произнёс он за моей спиной, и мне захотелось ударить его локтем, чтобы заткнуть, но моя мать смотрела слишком внимательно.
— Ты… как это называется… каратель.
Мне не пришлось смотреть, чтобы увидеть усмешку на лице Люка.
— Именно.
— Я знаю, он был ей как отец, — сказала Габриэла, полностью меня игнорируя, — но, надеюсь, он страдал.
— Он выбрал дорогу труса и выпил цианида, — парировал Люк, так небрежно относясь ко всему этому и напоминая мне, сколько тьмы он видел. Чёрт, это было выжжено на его коже.
— Не велика потеря, — сказала она, качая головой. Затем она потянулась ко мне, поглаживая мою руку. — Прости, Эвангелина. Я знаю, он был…
— Не надо, — я покачала головой. — Не извиняйся. Это он виноват, что всё это произошло.
— Хорошо. Хорошо, — ответила она. — Давай больше не будем о нём говорить. Давай поговорим о тебе.
И мы говорили.
Почти
Я никогда не встречала кого-то, кто хотел бы знать все малейшие, мельчайшие подробности моей жизни, начиная с первого свидания и заканчивая тем, на каких языках я разговаривала со своей верой, в своих мечтах, в своей жизни в Нейвсинк Бэнк.
И во время всего этого я чётко ощущала позади себя Люка, который слушал каждое слово, узнал об Эмануэле, который водил меня на местную ярмарку, купил мне цветочный венок и поцеловал меня в первый раз, когда мне было пятнадцать. И ещё Люк узнал, что я понятия не имею, чем хочу заниматься по жизни теперь, когда закончились путешествия.
Он знал обо мне практически всё.
— Уже темнеет, — сказала Габриэла намного позже, выглядывая в окно. — Вам стоит возвращаться, пока не вышли волки.
— Я же тебе говорил, — проворчал Люк, провоцируя меня на смех.
— Вы придёте ещё? Сможете остаться на день или два?
Я посмотрела через плечо на Люка, зная, что не мне одной принимать это решение.
— Мы можем оставаться сколько захочешь, Эван. Моя работа по мне не заскучает.
— Хорошо? — спросила Габриэла, полным надежды голосом.
— Хорошо, — с улыбкой согласилась я.
— Мы можем встретиться? В городе? Завтра?
— Идеально, — согласилась я. — Я хотела посмотреть город.
— Хорошо. Вот, — ответила она, внезапно вставая и хватая биту, которую держала за дверью. — Возьмите это, — сказала она, вручая биту Люку. — И защищай мою девочку.
Люк посмотрел на меня, в его глазах теплело… что-то, что я не могла объяснить.
— Я верну вам её целой и здоровой, обещаю.
После этих слов меня обняли так, будто я уходила на войну.
Затем так же обняли и Люка.
Что, опять же, было уморительно.
И мы ушли в ночь.
— Ты в порядке? — спросил Люк спустя пятнадцать напряжённых минут. Мы оба выдохлись, потому что услышали завывания, из-за которых нам одновременно захотелось перейти на быстрый шаг.
— Это было… тяжело, — призналась я, ища огни мотеля, всё ещё находящиеся вдалеке, но видимые.
— Значит, если Эмануэль был твоим первым поцелуем… — он затих и был явно развеселён.