Каратели

Вечером в гостинице, там же, на территории архива, я анализировал дневную работу. Так вышел на лицо, заслуживающее особого внимания. Интуиция подсказывала: что-то тут есть. В карточке значилось: «Измеев Абдулбяр, 1922 г.р., уроженец Чувашской АССР, татарин. В 1941 г. призван в Советскую армию Калининским РВК г. Москвы. Служил в отдельном штрафном батальоне 65А. Погиб 25 октября 1943 г. в районе г. Чаусы БССР. Похоронен: д. Дзяды, на правом берегу реки Проня. Домашний адрес родителей: Москва, Лялин переулок, 6, кв.29». Неужели такая удача! Но, как говорится, пишется легко, а не все так просто.

Следует сказать, что в материалах розыска были сведения на некоего Дробного, который тоже служил в штрафном батальоне 65А. Дела под рукой не было, но фамилия запомнилась. Уже просто по наитию посмотрел, нет ли там Дробного. И был шокирован! Дробний оказался единственным с такой фамилией! Меня поразило, что он тоже был убит и похоронен в д. Дзяды.

Похоронен ли? Еще не наведя даже элементарных справок, понял, что этой «сладкой парочкой» следует заняться особо, надо проверить и подтвердить смерть.

Работа в Подольске подходила к концу. Я поспешил в Москву. Не терпелось поработать в Калининском РВК и по дому в Лялином переулке. Но постепенно мой пыл стал остывать. В РВК мне сказали, что никаких довоенных документов у них нет и где они, неизвестно.

В Москве нужный дом, к слову, недалеко от Курского вокзала, нашелся. Это был пятиэтажный красавец старой постройки. Но в нем оказалось всего 28 квартир. Никто из обитателей дома не знал Измеевых, а также о существовании в их доме квартиры номер 29. Прямо какая-то мистика. Что-то тут был не то, надо было искать дальше. Была уже твердая уверенность, что мы идем верным путем.

В ЖЭКе удалось выяснить, что до 50-х годов в полуподвальном этаже была квартира № 29. Сейчас там «красный уголок». Довоенные домовые книги сданы в архив, куда — неизвестно. Дом неоднократно переходил из одного ЖЭКа в другой, соответственно передавались и книги. О поиске нужного ЖЭКа можно написать еще одну повесть. Это было «хождение по мукам».

Но после долгих поисков, наконец — удача. В очередной конторе, в безобразном состоянии, в куче изорванных домовых книг, обнаружился нужный том. Первых листов не было вовсе. К счастью, тот, где была перечислена вся большая семья Измеевых, сохранился. Все они были прописаны в квартире № 29. В их числе был и наш «усопший» герой. По адресному бюро значились только жены старшего и младшего братьев. Родители умерли.

Первой навестил, под благовидным предлогом, старшую невестку. Пожилая женщина на все вопросы отвечала «нет». Сейчас, при демократии, и вовсе бы дверь не открыла, спряталась бы за железной решеткой. Тогда было проще.

Жена младшего брата, назовем ее Фюрюза, оказалась полной противоположностью. Внешне привлекательная татарка, со следами былой красоты, была общительна, но не болтлива.

Выложив ей свою легенду, я был удивлен. Она заявила, что ждала моего визита. Невестка ей уже звонила, хотя до этого несколько лет они не общались даже по телефону. Та советовала Фюрюзе помалкивать: «Она у нас всегда была скрытная». Хозяйка угостила чаем, разговорились.

Она рассказала о себе, о погибшем муже, о семье Измеевых, которые раньше жили в Лялином переулке, в том числе и об Абдулбяре. Характеризовала его положительно, хотя он и был «шалопай». Но главное, что в конце войны присылал письмо родителям. Это было очень важно: значит, где-то скрывался. Он якобы был ранен, попал в плен, в плену назвался Константином, «Костиком». Письмо она не читала, откуда оно было, свекровь не говорила. Родители очень радовались — раз прислал, значит, живой. Ранее родители на Абдулбяра и других сыновей получили похоронки.

Женщина показала семейный альбом, где было и фото Абдулбяра. Красивый молодой человек с папиросой в зубах, с улыбкой на лице. Глядя на фото и не подумаешь, что он мог рубить лопатой труп такого же солдата, как он сам. Под благовидным предлогом у нее была получена на время фотография.

Фюрюза произвела хорошее впечатление, с ней были установлены доверительные отношения. Бывая в Москве, встречался с ней, но сведений о разыскиваемом не поступало.

Возвратившись в Брянск, первым делом ознакомился с документами на Дробного. Оказалось, он был после войны был судим за измену, в лагере умер. Стало ясно, что версия о деревне Дзяды ложная. Значит, жив и наш Костик. Было запрошено уголовное дело Дробного.

Пусть простит меня читатель за пространное отступление, но в деле оказались очень интересные сведения и о них следует рассказать. Вот что заявил Дробный на следствии: «В плен я попал в октябре 1943 г. под г. Чаусы Могилевской области, будучи командиром отделения штрафной роты 373 СД. В числе сдавшихся был мой давний знакомый (по полиции?) и подчиненный в роте пулеметчик Измеев Константин. Он раньше имел и другую фамилию, но я ее забыл.