Каратели

– Ну и чего тебе надо? Вижу, вижу, они подослали! Знаю, кто тебя подбивает.

– Никто меня не подсылал. Ты сам позвал, я слышал твой голос.

– Он голос мой услышал, как же. Я думал, придет сын, а явился вражина, не лучше тех. Да и чего ждать от изменника родины!

– Изменники те, кто нас отдал в плен.

– Что ж ты там не застрелился? Дома пофорсить мог, а как пришлось…

– Всю кадровую сдали в плен. Именно: сдали! Тухачевский да Уборевич, Гамарник такую армию подготовили. А ты выдал ее Гитлеру. Связанную по рукам и ногам – страхом перед твоими энкавэдэшниками и верой в твое всезнание. Мало, так еще хотел, чтобы сами себя постреляли. Чтобы некого было стыдиться? Да о ком я, о каком стыде?! Не тот ты человек… Слушай, я давно хотел про довоенное спросить, про расстрелянных командиров. Почему именно сорок тысяч?..

– А я хотел спросить: что ж ты не застрелился? Герой!

– Хороши вы тут, стратеги! Какой это умник аэродромы все сгрудил у границы, в пределах досягаемости? Даже бомбардировочную авиацию. Склады все тоже, прямо в руки, бери. Зато зэков, не поленился, – подальше на восток! Лагеря перемещал, значит, знал, что не на «чужой» будем воевать территории. Знал, что делал. Знал! А с войсками что сотворили? Безоружных отдали, красноармейцы сами по себе, техника сама по себе. Корпус гранаты на одном складе, рукоятка – на другом. Танки без бензина. Потому что своих боялся больше Гитлера. А недорасстрелянное командование – тебя больше, чем фашиста. И зачем старую границу растащили, все укрепления, хотя на новой еще не построили?..

– Ты чьи мемуары пересказываешь?

– А я вот что подумал: знал, знал ты, что делал! Только сейчас на ум пришло. Ты этого и хотел: чтобы вначале было хорошее кровопускание – уже от Гитлера. Чтобы забыли твою войну с народом. Война с Гитлером, мол, все перекроет, спишет. Специально подставился. Но не рассчитал. А иначе ничего не понятно. Только нарочно можно было так подставить армию, страну.

– Бред! Ты с чьего голоса поешь, подлец?

– Так или не так это, но кровь пускали на пару. Дублерская работа. Там – с Троцким на пару. Тут – с Гитлером на пару. Постой, их и в гражданскую, «спецов» – офицеров, было ровно сорок тысяч. Ты их уже под Царицыном начал топить целыми баржами (как потом крестьян в Северном море), но тебе с Ворошиловым помешали, не дали. Через двадцать лет все-таки сделал по-своему. Всех, кого Троцкий привлек и кого Ленин от тебя уберег, а заодно и новые кадры. А новых-то почему? Для цифры?..

– Знаю, не можешь простить, что не выменял тебя на какого-нибудь генерала или Паулюса.

– Вот за это спасибо. Если ты действительно отказался. Искренне говорю.

– Ты, может, и в плен сдался, чтобы судьбу их «разделить»? Этой блажи и у мамаши твоей хватало! Юродиво семя. Христосик лагерный!

– Знаю, знаю, что мой несчастный плен ничью судьбу не облегчил. Наоборот, ненависть к сыну ты на них перенес. На всех, кто оказался в плену. Или просто под оккупантом.

– А как я должен смотреть на предателей? Ишь, побежали! Ну, ну, скатертью дорога!

– Я давно убедился, что о каких-то вещах с отцом моим бесполезно говорить. Немцы, дурачье, обрадовались: сына Сталина держат в руках!.. Расчет на чувства, о которых человек по имени Сталин представления не имеет. «У меня нет плененного сына в Германии. А есть предатели». Ну да что об этом, я ведь правда был счастлив единственный раз там, когда понял, что обмен не состоится. «Там все мои сыны» – на большее лицемерие и товарищ Сталин не способен. Ну, да ладно, прости, что схамил. А когда подвели к проволоке – я уже знал зачем, – думал, ну, хоть так искуплю…

– Вот где Тифлисская духовная заговорила – во втором колене.

– Извини, я не о том хотел. Это уже говорено у нас, переговорено.

– О чем же?

– Почему у тебя глаза открыты?

– А какие должны быть? Не надейтесь, я еще живой!

– Они у тебя открытые, когда ты спишь. Ты же спишь?

– Не рассчитывайте, не просплю.

– Когда ни приду, они у тебя и во сне открытые.

– Ошибаетесь, дорогие мои, крепко ошибаетесь, если думаете, что, когда сплю, – это ваше время. Сон – вот моя тайная полиция, мой Фуше. Не обманет и не продаст. Надо, так и про самого «прокурора», Лаврентия, все вызнаю. Снов столько, сны такие, и мыслей от них столько, что мог бы труд написать, как по языкознанию. И помощнички, зануды академики, мне тут не нужны.