Каратели

Значит, мы и тут нагрубили. Недовольны нами. Тобой. Стал в явную оппозицию. В 1906 году, когда арестовали в Тифлисе, был по всем статьям хорош, и когда переехал в Петербург – тоже не на плохом счету. А как пошел вверх после Праги, стал огорчать – Еремина, его полицейскую братию. Интересно, в Туруханском крае, куда эта бумаженция пришла следом за тобой, пытались к тебе подъехать снова? На кривой козе. Кто такой этот Кыбиров? Ссыльные попрекали тебя знакомством с этим приставом. А, охотились вместе, давал тебе ружье – пострелять… Неосторожно, Коба, да из этого «лысый доцент» такое дело сшил бы. Может, уже шьет, не замечал?.. Ну, ну, не гневайся, мне что, меня это не касается. У Джуги своих дел невпроворот. Постучитесь к «товарищу Сталину», может, он объяснит, что и к чему. А я никому не должен, и мне никто. Простой сапожник, ем с шила, пью… как все сапожники. Срочная работа у меня, не до революций мне ваших, партийных свар, экспроприации – это по его части, к нему. Хорошо стране с таким вождем, хорошо… Ну как, все еще не догадываешься, вождь, что и к чему? Кто и зачем тебе подметывает подлые документики? Докопаемся. Не спрячется и этот.

– Помнишь историю с заблудившимся эшелоном? Тоже с намеком пришел в Москву. С Украины. Не сам пришел – пригнали. А кто послал подарочек товарищу Сталину – двадцать вагонов высушенных голодом трупов, так и не докопались.

– Не уйдет, подлец!

– А с этими бумажками проще простого. Хочешь – скажу. Да ты и сам знаешь: Лаврентия работенка! Мингрелу это надо, хочет, о, как ждет услышать наконец от тебя: «Где оригинал? Ищи оригинал!» Вот тут бы ты и попался, товарищ генсек. В одну компанию с Лаврентием. Он-то помнит, как спас его Коба, когда Феликса вывели на его, Лаврентия, «хвост»: провокатор! Помнит, мерзавец! Оправдывался передо мной: не украл лошадь, а это она его унесла. А ведь где-то бродит оригинальчик. Может, у нас, а может, по Европе, и мингрел своего не упустит. Но я молчу, молчок – в чужие дела носа не сую. Если оригинал у него в руках, ждет своего часа, чтобы предъявить. Может, даже после твоей… прости, кончины. Неизвестно, как там все повернется для него. Бумаженцию эту положит к ногам победителя – как бы твою голову. А липовые бумажонки посылает, чтобы усыпить тебя: мол, главную не нашли и не найдут. У него, не у него, но где-то лежит-вылеживается, гадина. Бей хоть по тысячам, хоть по миллионам, а она лежит да лежит. Старичок-большевичок семенит себе по тротуару у стеночки, а в праздники бант на нем самый большой да красный, личиком свят и чист, но у него-то и спрятана. Думаешь, ты их всех подгреб, выловил, «верных ленинцев»? Легко было одним неводом отбуксировать тех, что в домах, поселках заслуженных революционеров да каторжан жили, были собраны. Как бы специально для такого дела. А другие? Доживают век где-нибудь в коммуналке, держась за Завещание, как за Святцы. А где-либо подальше и эти бумажки! Ну, а теперь…

Я только спрошу, а ты, Вождь, можешь и не отвечать. Я только спрошу. Что это Яша там про четыре Туруханские года? Не про эту вот телеграмму? А и правда: любви она не добавила бы – ни к жандармам, ни к революционерам. Одинаково караулили у лазов, чтобы уличить и уничтожить. Каждый у своего лаза, а ты в глухой трубе, А что, признайся: не хотелось выползть к властям, открыто стать на службу и давить, давить, давить?.. За все, за все!.. Ну, не надо, не гневайся, я же тебе только помогаю отвести душу. Ничего, ты свое с них спросил. И с тех, и с других.

– Постой, постой, на сей раз меня где, в Тифлисе, завербовали агентом царской охранки? А прошлый раз где – в Баку? Концы с концами не сходятся. А еще про хохла что-то мне навязывали во сне, я его будто бы на охоте убил, и меня жандарм, пьяная образина, допрашивал.

– Это когда Фикусом обзывал?

– Какой Фикус? Еще ты тут бредишь! Я же говорил, кто Фикус. И какое могло быть ружье у сосланного – про это вы подумали? Если у тебя башка, а не копыл, прикинь: когда это сосланные ходили охотиться? Ну, сети, ну, капканы – этим да, баловались. А ружье – не сходятся концы!

– Прости меня опять, но они историю с ружьем тебе же и припишут: дескать, сам сочинил, уводит на ложный след! Ты же разрешил нарисовать Ильича с ружьем на охоте. А ты ничего не разрешал и не запрещал зазря.

– А вы покажите документы, настоящие, а не копии! Копия не документ.

– Хорошенько подчистил архивы, заодно и тех, кто эти архивы помнит, – я это за них говорю. Да нет, лучше с тобой про это не заговаривать. И знать я ничего не знаю. Ты же видишь. Кто знал, тот вон где оказался. Или кто хотел знать, так и надо с ними, с любопытными! Эти ромбы да шпалы – ишь чего захотели! А то, что все архивы на замке, это о чем говорит?

– А ты за себя говори и за себя думай! Вижу я, вижу, и тебя уже обработали! Если до Светланки добрались, так почему бы и нет? Ты кто такой, чтобы мне такое сказать?

– Сапожник, я ничего, я только сапожник из Гори Грузинской ССР.

– Все вы… От всех убежать хочется. Даже старуха наша.

– Каке? Ну-ну!..