Каратели

Я ждал, что она себя еще покажет. Где? Ясно, что ловит момент, последний. А тут приходит, тихо так, скромненько: «Хочу выступить на съезде партии. Учителя просят, воспитатели, вопросы школьного образования…» – «Конечно, конечно, почему же нет. Мы даже просим вас, Надежда Константиновна, даже обязываем вас, товарищ Крупская, вот и Вячеслав Михайлович, и Климент Ефремович, и Лазарь Моисеевич, видите, и они тоже просят. Но у вас вид уставший, нехороший вид у вас. Нам этого Владимир Ильич не простил бы. И мы обязаны послушаться Владимира Ильича, мы приказываем вам отдохнуть. Прежде отдохните в каком-нибудь санатории, наберитесь здоровья, сил, вернетесь с румянцем – время еще есть. В подмосковном санатории, вон в Барвихе. А там, как говорится, с Богом! Мы вас послушаем с удовольствием на нашем съезде».

Что, что она собиралась говорить, сказать? И не о школе, конечно, не то, совсем не то было в этих глазах. Жалко только, что не дожила старуха до съезда. Может быть, консервы. Очень коварный продукт. Тысячи едят, миллионы едят – ничего, благополучно. А одна банка попадется – и трагедия. И торт – очень опасный продукт. Особенно в санаториях, в домах отдыха. (Идиоты! Из четверых, сидевших за столом, только ей попалась порченая еда. Одной. Ну не идиоты ли! Да нет, провокаторы!)

Случайность, человека не стало, и проблемы вроде бы нет. Но глаза не уходят, не ушли, не отступают. И не только из снов они появляются, не только в снах. Зал, площадь, толпы, демонстрации, тысячи вопящих ртов, бьющих в ладони людей, но знаешь и не можешь избавиться от чувства: они там, там, эти глаза, приговорившие, непримирившиеся. Везде они! И если бы хоть ненависть в них – ненависть украшает противника. Брезгливость – вот чем тебя удостаивают. Давняя, неотступная. Этакая спокойная интеллигентная брезгливость. Иногда испуг в старческих глазах, но глубже – все то же. Как у той девки-паршивки тогда вырвалось: «Рыжая вошь! Вошь! Вошь!» Ах ты! Ах вы!.. Думаете, если вас уже нет, так вас не достанут? Страшный суд! Да, страшный – уж будьте уверены. Последний. Из гробов, из могил – всех, всех, когда по новому кругу начнется. Ни одно имя, ни одна душа – никто не укроется от повторного суда.

Уведи, отведи, спрячь глаза! Слышишь!..

Товарищ Сталин знает, чего хочет. А они-то знать этого не должны, даже догадываться. Пусть, пусть думают, как в Завещании: весь наш, из наших книжечек, да вот только характер! Плохой характер. Интеллигентки, они думали, что уронят меня в глазах народа. Груб, ах, ах, матерится! Совсем не знать надо людей, наш народ, чтобы на это рассчитывать.

А когда и они стали понимать что-то, догадываться – поздно! Сеть уже накинута.

И только эти глаза, глаза! Кажется, только она догадывалась с самого начала. Тут они опаснее, бабы. Они народ опасный.

– Всю жизнь пришлось тебе изображать верность тому и любовь к тому, кого ненавидел, с годами все нестерпимее. А они-то славословят, горло надрывают и не понимают, почему отец народов карает их все жестче, за каких идолов, за какую неверность. Но какая же верность, если никогда у них не было единственного, а всегда двое – рядышком. «Сталин – это Ленин сегодня» – дублер, ах, какая честь! Какой же это Вождь, если не единственный? Вот у Гитлера был народ! Умели любить вождя! А эти… Так и не понял твой народец, чего от него требовали, ждали.

А что, объяви в «Правде»: «Великой, Малой, Белой и прочая, и прочая», – наконец уйдешь от вторых ролей, от вечного, хочешь не хочешь, дублерства? Тут уж никто не скажет: у Ленина, у Троцкого, у Бухарина, у того, у сего стащил! На такое решиться может только «товарищ Сталин». А разве не так?.. Можно забыть навсегда об этих Троцких да бухариных. И про самого Ленина. Проснутся, а Мавзолея как и не было. Ты поставил, ты убрал – разве не вправе? Да и не для него, для себя ты его ставил – тебе это нужно было. (Учителю – вечность, ученику – власть.)

Не было, не было их в русской истории. А ты останешься. Царь и народ – вот русская история. Тебе чужие бредни пришлось расхлебывать. Платить за побитые горшки. А зачем это тебе? Царь и народ. Вынести хоругви на Красную площадь… Вот бы глянуть! Ничего, примут. До сих пор всё принимали. Проверено. Ладно, ладно, молчу, не мое дело. Мое – дратва, колодки, гвозди вот так заколачивать. Вот так!