Каратели

Из Чаусов нас направили в Могилев, в лагерь. На второй день в лагере я встретил Костю. Нас было человек 60, с Костей мы жили в одном бараке. В лагере шла вербовка желающих поехать на «хорошую работу». Согласившихся, в том числе меня и Костю, всего 25–30 человек, поездом направили в Минск, в Шталаг 10-Б, так называемый «лесной лагерь». После недельной обработки отправили в местечко Нойендорф (Восточная Пруссия), где располагалась немецкая разведшкола «Абвер-группа-107». Там я, Костя и другие, обучались около двух месяцев».

В числе обучавшихся Дробный назвал: «…16. Кличка «Громов» — Измеев Константин. Попал в плен вместе со мной в октябре 1943 г. В Могилевском лагере был завербован и направлен в школу, по окончании которой 18 февраля 1944 г. переброшен с минского аэродрома, в паре со мной, в район Гомеля, д. Борщовка. Переброской руководил немец — капитан Фурман. Задание мы выполнили. Немцы наградили нас «Бронзовыми медалями» и присвоили звания унтер-офицеров.

Приметы «Громова» Константина. Он 1918-21 г.р., татарин, по документам русский, ниже среднего роста, лицо овальное, нос широкий. До плена служил в полиции в Орловской области».

«Второй раз «Громов» и я были переброшены за линию фронта в мае 1944 г., в район восточнее Чаусов, с задачей разведать сосредоточение советских войск. Знакомые места! Не зря Фурман интересовался этим городишкой. Далее следовать вдоль железной дороги на юг, до Быхова. Задание выполнили, по болотам перешли линию фронта у населенного пункта Белица. По пути устанавливали движение эшелонов к фронту, сосредоточения войск, готовящихся к прорыву». Заметим, что в это время Ставка готовила в Белоруссии наступление под кодовым названием «Багратион».

«Сведения мы собирали из разговоров с солдатами, путем личных наблюдений. В заброшенной землянке мы переночевали. А на рассвете 25 мая перешли линию фронта. Через три часа с нами уже беседовали люди Фурмана. После этого нам дали отдохнуть, выплатили по 350 немецких марок, мне дали немецкий крест.

Меня оставили в лагере «Ц» в Минске, а «Громов» уехал в Дом отдыха в Вильнюс. Больше мы не встречались. Сведения о нем доходили до меня от других знакомых агентов по школе. Фурман сообщил мне, что меня оставляют в школе на преподавательской работе, но пока я должен выполнить задание, как бы для стажировки. Я должен был выехать в Бобруйск и познакомиться там с переводчицей «Орсткомендатуры» Антшульц и установить, поддерживает ли она связь с советской разведкой. Антшульц была еврейкой, но выдавала себя за украинку, была красивой женщиной. Я сумел познакомиться с ней. Около месяца я ухаживал за ней, старался выяснить, на кого она работает. Но она была очень осторожна. Видя, что мои старания не имеют успеха, мне было предложено пригласить ее к себе на квартиру. По моему сигналу сотрудники контрразведки должны были ее там арестовать. Я пригласил ее на квартиру. Она мне очень нравилась как женщина, я пытался ее склонить к интимной связи. Она на это не пошла. Тогда я объявил ей, что должен ее арестовать, как советскую разведчицу, пытаясь запугать.

Она как будто бы согласилась: «Что же, я проиграла, но как хорошему другу, мужчине, с которым провела много приятных минут, хочу подарить на память одну вещицу». Она быстро открыла ридикюль, вытащила оттуда браунинг и выстрелила мне в правый бок. От ранения я потерял сознание, а она, воспользовавшись заминкой, скрылась. Меня нашли в бессознательном состоянии и доставили в госпиталь. Рана оказалась несерьезной, и через неделю я был выписан из госпиталя. После этого Фурман все же исполнил свое обещание. Я стал работать в школе преподавателем топографии. Позже узнал, что Измеев, мой бывший напарник, готовился к выброске в тыл в третий раз — с разведывательно-диверсионной группой, но детали мне были неизвестны. Знаю, что он сожительствовал с женщиной — москвичкой Клавой, которая была мне известна еще по Нойендорфской школе как перевербованная радистка».

Кстати, о судьбе Дробного. В 1945 году он был захвачен в Германии. При неустановленных обстоятельствах из-под стражи бежал в английскую зону оккупации. По требованию советского командования был выдан. Осужден к высшей мере наказания, но казнь была заменена 25 годами ИТЛ. В 1959 году умер в местах отбытия наказания.

Читателя, наверное, интересует воскрешение агентов из мертвых. Тут следует вспомнить Козьму Пруткова: «Не верь глазам своим, если на клетке с тигром написано «Лев». Все надо проверять. Как известно, штрафные роты и батальоны, а также небезызвестные заградотряды были созданы по приказу НКО Союза СССР № 227 от 28.07.1942 г. Вспомните, то были трудные дни отступления. Лейтмотив приказа: «Ни шагу назад!» Нарком требовал остановиться. На карту была поставлена судьба страны.