Караван

— И что, он не может использовать магию? Всю жизнь?

— Точно, — взмахнул мечом Летящий, срезав мохнатое сине-зеленое растение, — всю свою коротенькую жизнь. Дышать-то он тоже не сможет. Страшное зрелище — смотреть, как твой знакомый хватает ртом воздух, и каждый вдох отравляет его все больше и больше. Говорят, в столице придумали какую-то маску, очищающую воздух, но я пока ее ни разу не видел. А еще, я смотрю, на тебе тапочки вместо нормальных сапог. Видишь вон то растение?

Я послушно обернулся и увидел небольшой кустик, покрытый крупными, с кулак, пушистыми фиолетовыми шариками.

— Это дырокол. По крайней мере, мы его так называем. Когда он отцветает, эти шарики падают на землю, а под пухом спрятаны шипы, по два сантиметра каждый. Если такая штука воткнется тебе в ногу, несколько дней ступить на нее не сможешь. Или вон, видишь тех желтеньких, что летают туда-сюда?

Я словно вернулся в Черный район и слушал лекции Пинь, которые больше напоминали страшилки для детей.

— Это земляные пчелы. В целом, безобидные создания, строят свои дома, как понимаешь, под землей. И если твой лупоглаз пройдет рядом с их гнездом, а им покажется, что ты собираешься разрушить его, то на тебя мгновенно набросятся сотни пчелок и зажалят до смерти.

— Но в такой траве не разглядеть ни змей, ни пчел!

— Именно. Поэтому равнины похожи на игру в кости: никогда не знаешь, что тебе выпадет. Лес — это проверка на мастерство. Равнины — проверка на удачу. Один караван пройдет весь путь благополучно, не потеряв ни единого человека, а другой оставит в траве половину опытных воинов. Хуже всего, что мы далеко от основной дороги, там-то уже все окрестности протоптаны и проверены. Меньше риска. А мы сейчас идем по малоизвестной части, и неизвестно, на что мы можем нарваться.

Мне и до рассказа Летящего было неуютно на открытом пространстве. После узеньких улиц города и густого частокола деревьев в лесу здесь меня охватывало ощущение уязвимости и беспомощности. Бесконечно высокое небо, откуда могут налететь хищные птицы, бесконечно широкие просторы равнины, где караван просматривается со всех сторон, так еще и в земле таятся неведомые опасности. Лес, несмотря на все, что там было, казался сейчас довольно уютным местом.

Цепочка из двенадцати повозок растянулась на большое расстояние. В лесу огромный фургон замыкал процессию, на равнине же его поставили в начало каравана, массивные флегматичные яки медленно шли, невзирая на отсутствие дороги и высокую траву, а после них оставалась широкая вытоптанная полоса, по которой вилорогам было легче продвигаться. А перед яками ехали два охранника с копьями и постоянно прощупывали впереди почву.

Мои размышления были прерваны криком со стороны каравана:

— Сбор!

Мечник посуровел, сделал знак следовать за ним и вернулся к каравану, как и прочие охранники. Я посмотрел по сторонам, но не увидел никакой опасности. Постояв рядом с повозками несколько минут, мы вернулись на прежнее место, вот только Летящий больше не улыбался.

— Что случилось?

— У Танцора лупоглаз угодил в зубастую яму.

— Что? — мне показалось, что я неправильно расслышал его слова.

— Есть такая пакость здесь. Никто не знает, как она выглядит и что из себя представляет, потому что она зарывается целиком в землю и лишь пасть держит открытой. Стоит туда попасть чему-то живому, как она захлопывается и пожирает это.

— Но лупоглаз… он же огромный! Если эта яма такая широкая, что может съесть лупоглаза, то как ее можно было не заметить?

— Не такая уж она и большая. Танцор, как обычно, начал пируэты выписывать, — Летящий угрюмо сплюнул, — вот его лупоглаз лапой и попал в зубастую яму. А дальше она захлопывается, и все, уже не вытащить.

— Но лекарь…

— Лекарь не умеет выращивать конечности, — рявкнул Летящий. — И лупоглазы плохо поддаются магии. Их магией убить сложно, а вылечить и подавно.

— И что теперь будет?

— Добряк перережет ему глотку. Так что зря ты дал своему лупоглазу имя.

Больше Летящий не сказал ни слова вплоть до вечернего привала.

Сразу после незамысловатого ужина я отправился на тренировку к Шраму, но тот отмахнулся от меня:

— Иди сам позанимайся, как я тебе показывал.

Он выглядел еще хуже, чем утром. Глаза запали, черты лица обострились, дыхание было неровным и быстрым, и он упорно избегал моего взгляда.

— Учитель, я не…

— Иди, тебе говорят, — грубо оборвал учитель. Я поклонился и ушел, не понимая, почему Шрам до сих пор продолжает злиться, ведь даже Добряк после единственного выговора больше ни разу не поднимал эту тему.

Но стоило мне только взяться за палку-копье и сделать первый выпад, как из-за повозок вынырнул Байсо:

— Шен, пойдем, тебя зовет мой учитель.

Я отставил копье в сторону, обрадовавшись предлогу отложить тренировку, ведь без Шрама все мои потуги становились бессмысленными:

— Байсо, скажи, тебя Джин Фу наказал за то, что мы ушли ночью в лес?

— Нет, — пожал плечами мальчишка. — Сказал лишь, чтоб я не создавал ему проблем, и все. А что?

— Добряк вместо меня наказал Шрама, и учитель теперь не хочет со мной разговаривать.

— А ты поговорить с ним не пробовал?

— Пробовал, но…