Караван дурмана

– А мне все это пох-х…

– Х-х…

– Бу-бу-бу…

В помещении было шумно, дымно, тепло и не слишком многолюдно. За столом в левом углу гуляла компания красномордых, будто ошпаренных мужиков. Судя по одинаковой серой щетине на их физиономиях, праздник жизни продолжался третий, а то и четвертый день подряд. На их столе было мало закуски и много пустых бутылок – вперемешку с полными. Занятые жарким спором, мужики даже не заметили вошедших. Подглазья тех, кто сидел к двери лицом, походили на сливы ренклод.

Прямо по центру зала расположился в гордом одиночестве здоровый молодой балбес с такими курчавыми волосами, что хоть прямо сейчас на каракулевый воротник. Он был обряжен в шелковый спортивный костюм, плохо сочетавшийся с рабочими ботинками на его ногах. Проследив, как четверо новых посетителей занимают места за столом у окна, балбес вытащил из смятой пачки сигарету, разорвал ее надвое и закурил половинку с таким важным видом, словно это была послеобеденная сигара.

Самая странная компания сидела за двумя сдвинутыми столами у дальней стены, превращенной местным живописцем в подобие березовой рощи, очень яркой и совершенно плоской. Коротконогие низкорослые казахи с глубокими прорезями морщин на продубленных лицах смотрелись на этом исконно русском фоне дико. Но еще более странным казалось их соседство с парой малолетних шлюшек в платьицах-комбинашках на тонюсеньких бретельках. Шлюшек абсолютно не смущало, что их кавалеры носят линялые телогрейки, серые солдатские шапки и грязные сапоги. Они перепархивали с одних мужских коленей на другие, взахлеб пили шампанское и заливались истеричным смехом, когда кто-нибудь из казахов запускал руку под их куцые подолы.

Официант с трудом оторвался от этого увлекательного зрелища и, приблизившись к вновь прибывшим, притворился, что готов занести их пожелания в специальный блокнотик из тисненой кожи.

– Добрый вечер. Что будем кушать? Отбивные, биточки, котлетки, салат «Мимоза», салат «Столичный»… – Зрачки официанта бегали по сторонам, как два рыжих таракана, почуявших наживу. – …Блинчики, рыбное ассорти, стерлядка жареная, осетринка заливная…

– Что у вас самое свежее? – оборвал Громов эту скороговорку. – Не хотелось бы возвращаться с жалобами на расстройство желудка. Нужно беречь здоровье. Понимаешь, что я имею в виду?

Встретившийся с ним взглядом официант то ли вздрогнул, то ли утвердительно мотнул головой:

– Понимаю.

– Тогда предложи нам что-нибудь такое, за что тебе не будет стыдно. Если ты отвечаешь за свою осетрину, как за себя самого, то ставь ее на стол, а если нет, то лучше скорми ее собакам.

Официант сделался необыкновенно серьезным.

– Могу порекомендовать тушеную зайчатину с домашней лапшой.

– Зайчатину? – насторожился Корольков. – А она у вас до приготовления не того… не мяукала?

– Ни в коей мере, – твердо ответил официант, обращаясь вовсе не к Королькову, а к Громову. – Судя по выправке, он не так давно демобилизовался из армии и отлично помнил, что значит стоять по стойке «смирно».

«С таким выражением лица дают присягу и клянутся в вечной любви», – подумал Громов и сказал:

– Ты внушаешь мне доверие, парень. Принимай заказ у моих спутников.

– А лично вы что желаете? – деловито осведомился официант.

– Лично мне то же самое, что ему.

Корольков, на которого кивнул Громов, приосанился и значительно откашлялся:

– В общем так, любезный. Неси-ка нам…

Женщины по ходу дела корректировали пространный заказ, так что официанту все же пришлось испортить страничку своего замечательного блокнота. Удалился он такой стремительной походкой, словно намеревался собственноручно поймать того зайца, которого пообещал подать на стол. Корольков, несколько разочарованный тем, что его инициатива угоститься пивком была зарублена на корню, несколько раз оглянулся на шумных казахов и поделился своими наблюдениями со спутниками:

– Откуда у таких деньги, не пойму. На вид – трактористы или пастухи. А девчонки увиваются вокруг этих чучмеков, как будто они медом намазаны.

– Им за это заплачено, – сказал Громов. – По самому высшему разряду.

Наталья и Ленка, в глазах которых вспыхнули искорки недоверчивого интереса, как по команде посмотрели в сторону казахов. Один из них срезал ногти на руках, ловко орудуя ножом с длинным лезвием, загибающимся в сторону острия. Двое других раскуривали глиняные трубки с длинными мундштуками, выставляя напоказ свои редкие коричневые зубы. Самый старый, самый коротконогий казах смотрел в потолок, пуская слюни на седую бороденку. Можно было подумать, что у него начался эпилептический припадок, но одна из малолеток исчезла из виду, и не требовалось богатого воображения для того, чтобы представить, чем именно занимается она под столом, покрытом клетчатой скатертью.

– Какая мерзость, – буркнула поспешно отвернувшаяся Наталья. На ее скулах расцвели два алых мака.

– Свиньи, – поддержала ее Ленка, ноздри которой сузились до такой степени, что казались слипшимися. – Как можно? От них же навозом несет за версту.